Среди людей, меньше всего скорбевших по случаю этой кончины, были родной брат усопшего Уильям Бэкхауз 2-й и его жена Кароли­на. Антипатия между братьями возникла давно и, как съязвил современник, «трещина между ними становилась шире, чем пространство между ргх сємєррньімрр домами» (они были соседями, и эта географическая, но не родственная близость уже в следующем поколении определит появление в этом месте будущей архитектурной доминанты города). Братья были полярными личностями.

БезалаберньїРі и грубоватьш повеса, Уррльям раз­мышлял не о недврржимострр, а о собствершых удовольствріях. Главной его страстью было море, а особой гордостью— самая большая в мире (длрша 75 метров) паровая яхта «Nourmahal», что

в переводе с персрідского означало «Жррлррщє света». В претенцрюзном на - званирр слышалась ремршисценция знаменитой индийской «Таджмахал» («Tajmahal»), усыпальницы султана и его жены, только «taj» (диадема) американский мореход заменррл на «поиг» (свет). Сама яхта станет почти персонажем семейной хроники, «всплывая» еще не раз на ее страницах.

Была еще одна причина тяги Уильяма к вольным просторам. Он нена - врідєл светскую жизнь, а для Каролины нрічєго, кроме нее, не существова­ло. Да и замуж дочь скромного адвоката с генеалогией, уходящей к перво­поселенцам, вышла не по великой любви, а по великой жажде богатства. Мужнины океанские забавы с беспробудным пьянством в компашш со­бутыльников обоего пола ничуть не задевали ее. Если кто-либо рштересо - вался его отсутствием, следовал невозмутррмый ответ: «Он сейчас в восхи - трртелыюм круизе, морской воздух так полезен ему. Я — скверный моряк, иначе непременно сопровождала бы его». Ее незаурядное искусство дип­ломатии, прррродная элегантность рр безудержное мотовство постепенно сделалрр свое дело: более чем на тридцать лет Каролина Астор стала непре­рекаемой властрртельницей нью-йоркского высшего света. По масштабу влррянрря ее полушутя сравнивали с английской королевой Викторией. Во
всяком случае роскошь ее ежегодных костюмированных балов-приемов вполне могла конкурировать с королевской. Гости попадали в огромный декорированный зал, точно рассчитанный на четыреста человек. Быть в их числе было равнозначно присвоению престижного звания. Картина бала впечатляла каждого: синие ливреи десятков слуг, золото блюд, под­свечников и даже ручек дверей, дамские костюмы от европейских моде­льеров. И все это пиршество красок завершало величественное зрелище хозяйки, восседавшей на помосте в затянутом красном шелком кресле, напоминавшем трон. Блеск ее украшений затмевал все вокруг. Бриллиан­товые ожерелья и тиара, белое атласное платье, расшитое жемчугом и се­ребром, бриллиантовый корсаж вокруг талии, принадлежавший когда-то Марии Антуанетте. Злые языки поговаривали, что безупречная осанка Ка­ролины объяснялась прозаически— она не могла откинуться на спинку, больно давили тяжелые драгоценности несчастной жены Людовика XVI. По подсчетам газет, один такой прием обходился в двести тысяч. Словом, если Нью-Йорк был в те времена социальной столицей страны, то дворец Каролины Астор— ее Белым домом.

Она пережила мужа на шестнадцать лет. Последний свой легендар­ный бал она дала в возрасте семидесяти пяти лет и скончалась через три года, унеся с собой целую эпоху. Наследник беспутного мореплавателя и великосветской транжирки, Джон Джекоб Астор 4-й оставался мил­лионером, но калибр растраченного родителями состояния переводил его на скромные позиции в списке американских богачей, в то время как возглавлял этот перечень его вышеупомянутый двоюродный брат- счастливчик.