ГЛАВА 1

Отношения между современной Японией и остальным миром иногда бы­вают напряженными, и неудивительно, что сегодня США и Европейское сообщество не могут выбраться из порочного круга периодически возни­кающих проблем, связанных с торговлей с Японией. Я думаю, что нам следует признать и быть благодарными за то, что наши проблемы еще не приобрели настолько острый политический характер, чтобы мы не могли сесть за стол переговоров и разумно их обсудить. Но эта ситуация напо­минает хроническую болезнь, и мы должны найти способ ее вылечить. Очевидно, что такие две страны, как США и Япония, которые имеют тор­говый оборот более чем на 80 млрд долл, и на которые приходится более 30% всех произведенных в мире товаров и услуг, не могут не иметь проблем уже в силу самих масштабов и диверсификации их торговли. И всегда легче возлагать вину за ту или иную проблему на другого, чем подумать о собственных ошибках. Это слишком часто можно было сказать о странах по обе стороны Тихого океана.

Мы думаем по-другому и совершенно иначе смотрим на проблемы, которые служат причиной этих нескончаемых трудностей в отношениях между двумя великими странами. Существуют также важные различия между нашими системами. У обеих сторон выработался традиционный образ действий. И есть проблемы, не имеющие никакого отношения к национальности и культуре, к истории и традициям, а связанные с чело­веческими отношениями.

Перед тем как Рональд Рейган занял пост президента США, один из его советников приехал в Японию, чтобы собрать материал для разработки политики Рейгана в отношении Азии, и прежде всего в вопросах обороны. Он беседовал с несколькими ведущими японскими руководителями, и в одном разговоре с токийским экономистом он связал торговые проблемы с обороной и сказал, что, по его мнению, Япония должна построить не­сколько военных кораблей и передать их ВМС США или же сдать их им в аренду. Экономист объяснил ему, что это невозможно в силу статьи девять японской конституции, которая осуждает войну и запрещает нам подде­рживать какой-либо военный потенциал или экспортировать его. Друг и советник Рейгана заявил: «Что ж, тогда измените конституцию». Это очень легко сказать, но в любой демократической стране, будь то Япония или США, очень трудно сделать. (В действительности американцы, создавшие нашу конституцию, полагали, что с окончанием периода оккупации Япония напишет собственную конституцию, но нынешняя конституция настолько глубоко укоренилась, что любые разговоры о ее изменении вызывают по­дозрение, словно любые изменения автоматически означают возврат к тяжелым старым временам милитаристов. Я считаю это проявлением бли­зорукости японских политических деятелей, которые должны были бы иметь мужество изменить то, что нуждается в изменении. Ведь этот доку­мент, в конце концов, написан не японцами.)

Американцы и европейцы, по-видимому, полагают, что их идеи о том, как функционируют или должны функционировать мировая торговля и валютные системы, являются универсальными, особенно в мире бизнеса. И поскольку они считают, что именно они изобрели эту игру, ее правила никогда не следует менять. Эта система, по их мнению, до сих пор хорошо им служит и не нуждается в переменах. Более того, некоторые американс­кие и европейские бизнесмены все еще смотрят на японцев как на чужаков, на новичков, которые все еще должны платить за обучение в школе. Они никак не хотят посмотреть в лицо тому факту, что мы не только в одной с ними школе, но и преподаем вместе с ними.

Японское управление экономического планирования недавно провело детальное исследование важных экономических тенденций и экстраполи­ровало их до 2000 года. Это исследование показывает, что США будут продолжать занимать в мире ведущие позиции и будут производить 19,6% ми­рового валового национального продукта. Советский Союз будет произво­дить 12,5% мирового ВНП, а Япония — 11,9%, занимая, таким образом, третье место. ФРГ, которая займет следующее место, будет производить 5,9%, а Китай — 5,3% мировой продукции. Доля Франции составит 4,3%, а Бри­тании — 2,9%. Экономическая карта мира будет резко отличаться от 1960 года, когда США производили 33,4% мировой продукции, Советский Союз — 15%, а Япония — 1,8%. На сегодня доля США упала до 22,4%, а доля Японии возросла до 10,1%. Это ясно свидетельствует о том, что в мировой торговой системе нельзя игнорировать высокий уровень развития промышленности и экономическую мощь Японии и что другим странам стоит попытаться понять, что делает Япония, и прислушаться к тому, что она говорит.

В сегодняшнем быстро меняющемся и взаимозависимом мире мы долж­ны искать пути, чтобы лучше узнать друг друга; нам нужно говорить, обмениваться мнениями, а также пытаться понять каждого. Мы можем возражать и спорить, но обязаны считать оппонента равным себе, а также стремиться к тому, чтобы выявить свои проблемы и попытаться их решить. Я знаю, что кое-кому на Западе трудно поверить, что какая-то восточная страна достигла экономических высот — пока такое удалось только Япо­нии,— но она добилась этого честно, и такая система завтра не рухнет. Япония вошла в мировое сообщество навсегда и вносит достойный вклад в благосостояние народов мира. Вот почему я отдаю так много времени работе в американо-японских и многонациональных организациях, занятых поисками путей к взаимопониманию.

В Японии высокая плотность населения, и такая жизнь учит понимать, что надо давать некоторый простор, некоторую свободу действий другим, то есть нашим конкурентам. Мы должны идти на компромиссы. Стремле­ние к компромиссу — главный элемент нашей юридической системы и наших отношений между собой. Мы знаем, что во многих ситуациях нам приходится жертвовать некоторыми из наших желаний. В США, насколько я могу судить, такого стремления к компромиссу нет. Американцы, во всяком случае те, с которыми я встречался все эти сорок лет, в большинс­тве своем убеждены в правильности собственного мнения, собственного образа действий. История показала, что они достигли очень больших ус­пехов во многом. И все же мы многому научились у Америки. Но я думаю, что американцы должны научиться идти на компромисс и больше прислу­шиваться к другим.

В Японии наибольших успехов в экономике как руководитель добива­ется не тот, кто суетится, раздавая подробные инструкции своим подчи­ненным, а тот, кто дает своим подчиненным только общие директивы, внушает им уверенность в своих силах и помогает им хорошо делать свою работу. Благодаря такому отношению он получает больше оригинальных результатов и новых идей.

Если вы живете, будучи убежденными в том, что ваш образ жизни во всем самый лучший, все новые идеи в мире пройдут мимо вас. Американцы склонны считать свою систему образцом для всего мира, но они должны знать, как живут люди в других странах. Многие американские компании, которые серьезно изучают образ жизни в других странах, увеличивают свое производство и стабилизируют занятость, соединяя то, что они узнали за рубежом, с собственными идеями.

Когда концерн General Motors создал совместное предприятие с ав­томобилестроительной компанией Toyota, чтобы производить в Кали­форнии малолитражные автомобили, — первое соглашение такого рода, — управление предприятием было предоставлено японскому пар­тнеру, с тем чтобы General Motors мог изучить японские методы управ­ления, а также посмотреть, какие результаты они дадут в США. Это очень мудрый шаг.

Видимо, вполне естественно, когда что-то не ладится, искать виноватых где угодно, только не в своем доме. В самый разгар жалоб американцев на закрытые рынки Японии в области телекоммуникации мне довелось при­сутствовать на одной встрече на Гавайях вместе с Биллом Броком, который был тогда представителем США на торговых переговорах. Мы начали об­суждать этот вопрос, и он сразу же сказал: «В торговле телекоммуникаци­онным оборудованием образовались огромные диспропорции. Объем продаж японского оборудования в США в одиннадцать раз превышает объем продаж американского оборудования в Японию!» Он был потрясен этим огромным разрывом, и это не могло быть иначе. «Почему японцы не покупают наше оборудование?» — спросил он.

В 1985 году японский рынок телекоммуникационного оборудования был далеко не так широко открыт для иностранных продавцов, как американ­ский рынок, — это верно. Но мне казалось, что японский рынок в скором времени широко распахнет свои двери для иностранцев, потому что в тот момент шел процесс передачи японской государственной телефонної! мо­нополии в частные руки. Я оказался прав. Несмотря на некоторые остаточ­ные проблемы, Япония и США — это теперь два самых открытых рынка средств телесвязи во всем мире. Если на то пошло, я могу привести один простой пример: Япония — единственная страна в мире помимо США, где вы можете купить американский телефон, воткнуть его в телефонную ро­зетку у себя дома и пользоваться им. К сожалению, большинство амери­канских телефонов сейчас производится в Сингапуре.

Но у меня был к Броку очень серьезный разговор. «Видите ли, мистер Брок, — сказал я, — оборудование, о котором мы говорим, покупают не массовые потребители; это товар, который покупают специалисты по но­вейшему оборудованию, очень хорошо знающие эту область. Эти люди не станут покупать из-за каприза или по стихийному побуждению, они не руководствуются при этом внешним видом техники или ее ценой». Он не мог не согласиться со мной. «Поэтому если американцы производят такое замечательное телекоммуникационное оборудование, что, по вашему мне­нию, японцы должны его покупать, то почему же американские операторы телекоммуникационного оборудования покупают японские приборы вмес­то американских? Вы бы лучше задали ваш вопрос американским компа­ниям, вместо того чтобы обвинять нас в том, что мы слишком много продаем». Я напомнил ему, что нельзя продать то, чего люди не хотят по­купать.

Когда я помогал General Motors делать свои первые капиталовложения в Японии, то рассчитывал, что они используют своего японского партнера для содействия продаже автомобилей General Motors в Японии. Это позво­лило бы больше не зависеть в продаже своих автомобилей по всей стране от одного торгового агента, что, кстати, происходит и по сей день. Вместо этого концерн попросил японских партнеров производить моторы для отправки в Америку и, кроме того, предложил им посылать малолитражные автомобили в США. Позднее он потребовал сделать исключение из согла­шения о добровольном ограничении экспорта, которое заключили между собой японские производители, чтобы помочь американской промышлен­ности. Таким образом концерн смог еще больше увеличить объем продаж этих автомобилей в Америке. Так поступил и Ли Якокка из компании Chrysler, который некоторое время был одним из самых ярых защитников резкого сокращения японского экспорта в США. (Как оказалось, японская модель малолитражного автомобиля 1986 года, импортированная General Motors, получила самые высокие оценки за экономию горючего по сравне­нию со всеми автомобилями, проданными в США.)

Я думаю, что такой путь не приведет американскую промышленность к повышению собственной конкурентоспособности и к решению проблем диспропорций в торговле. Выступая недавно в Массачусетском технологическом институте, я подчеркнул, что наш завод в Калифорнии выпускает 85% всех наших телевизоров, проданных в Америке; остальное составляют портатив­ные телевизоры, которые мы присылаем из Японии. И мы даже экспорти­руем из Америки кинескопы для наших заводов в Японии. В США работают десятки японских фирм, которые производят легковые автомобили, грузо­вики и автозапчасти, музыкальные инструменты, станки, электронные уст­ройства, телевизоры, застежки-молнии, соевый соус, а ведь для этих компа­ний решение производить товары в США представляет собой в какой-то мере компромисс. Я это знаю, потому что мы теряем прибыль на товарах, которые производятся в США для американского рынка, по сравнению с товарами, которые мы присылаем из Японии. Конечно, мы же получаем преимущество в скорости поставок и есть также другие преимущества. Но объективно японские компании, которые производят товары в США, содейс­твуют развитию американской экономики, причем во многих отношениях: сокращается японский импорт, создаются рабочие места, осуществляется передача технологии и развивается сеть технического обслуживания.

В то же время американские компании, производящие полупроводники, которые сейчас выпускают свою продукцию в Японии, отправляют ее в большом количестве в США либо для собственных компаний, как, напри­мер Texas Instruments и Motorola, либо для продажи другим компаниям. Но эти поставки увеличивают объем японского экспорта и увеличивают диспропорции в торговле. Около трети того, что японские компании про­дают США, — это промышленное оборудование, купленное американски­ми компаниями, а не продажи потребителям. В самом деле, последние данные, за 1985 год, показывают, что в экспорте из Японии в США 19 млрд долл., или около трети всего экспорта Японии в США, приходятся на пос­тавки оборудования, произведенного здесь филиалами американских ком­паний и реализуемого под торговой маркой американских компаний, а также на полуфабрикаты. Кроме того, многие компании из стран Европей­ского экономического сообщества производят под своей маркой большое количество оборудования и эти поставки согласно правилам включаются в показатели экспорта из Японии. Так, например, компании ФРГ, Англии, Франции, Бельгии и Голландии продают у себя на родине копировальное оборудование, сделанное японцами, но с ярлыками этих корпораций. США и Италия имеют компании, которые таким же образом продают станки. У США, Франции, Англии и ФРГ имеются компании по сбыту строительной техники, произведенной для них в Японии. У нас также делают своих ро­ботов три американские компании по производству робототехники.

Думаю, что попутно стоит также сказать, что вопреки общему представ­лению буквально тысячи американских и европейских компаний осущест­вляют сделки в Японии. В состав одной только Американской торговой палаты входит почти шестьсот компаний. Сто четырнадцать из двухсот самых крупных компаний, упомянутых в списке 500 крупнейших фирм, который публикуется журналом Fortune, держат контрольные пакеты акций японских филиалов. Данные Министерства внешней торговли и промыш­ленности показывают, что степень рентабельности иностранных филиалов в Японии, рассчитанная как отношение чистой прибыли к продажам, выше рентабельности японских корпораций, действующих в этой же сфере.

Мне кажется, что если иностранным компаниям трудно конкурировать с японскими, то причины того не только в успехах японской промышлен - ности, но и в промахах самих иностранных предприятий. И американцам или европейцам не следует винить Японию в том, что она производит качественную и привлекательную продукцию. Я сознаю, что в прошлом иностранцам сначала было невозможно, а затем исключительно трудно создать у нас в стране собственное или хотя бы совместное предприятие. Но независимо от того, имеются ли исторические оправдания или их нет, времена изменились, и многие из критиков Японии безнадежно отстали от жизни. Я уже говорил, что ни одна американская компания не проявила никакого интереса к нашей технологии производства проигрывателей на компакт-дисках, а ведь это технология будущего и ее нормативы одобрены всеми крупными японскими и европейскими производителями.

В то время как мы переходим к технике нового поколения, американские компании продолжают цепляться за старые долгоиграющие пластинки, которые в скором будущем так же устареют, как устарели сегодня пластин - ки со скоростью 78 оборотов в минуту. Когда другие компании не видят новых возможностей и не желают вступать в то или иное дело, они созда­ют для нас громадные преимущества. Но я не люблю, когда позже начина­ют течь жалобы по поводу того, что кто-то оказался предусмотрительным, занявшись этим делом, и захватил рынок. Американские фирмы не долж­ны поворачиваться спиной к этой технологии и полностью отвергать ее, потому что она, без сомнения, будет иметь широкое прикладное значение помимо воспроизведения музыки.

По иронии судьбы некоторые из технологий, позволивших сделать большой шаг вперед в звукозаписи, впервые были разработаны в США. Однако американские компании теперь, по-видимому, проявляют повы­шенный интерес скорее к сфере услуг, чем к использованию новой техно­логии производства привлекательных товаров, которыми станут пользо­ваться многочисленные потребители. Тема, к которой, как мне кажется, следует постоянно возвращаться, — это опасность, нависшая над Амери­кой в связи со складывающейся динамикой экспорта ее продукции. Вмес­то того чтобы уделять внимание производству товаров, конкурентоспо­собных за рубежом в долгосрочной перспективе, многие американские управляющие все еще предпочитают добиваться низких цен на свои то­вары, чтобы поскорее получить прибыль. В результате все большее число американских фирм ищет японских и других производителей, которые поставляли бы им свою продукцию под американскими торговыми мар­ками. Определенное количество поставщиков такого рода, вероятно, может иметь смысл для корпорации и даже для мировой торговли. Но сущест­вует опасность, что некоторые из американских производителей могут утратить контроль над осуществлением своих прав и обязанностей по отношению к потребителю.

В то время как многие американцы, по-видимому, игнорируют наступ­ление новой эры, французы пытаются бороться с ней. Должен признаться, что я был восхищен их проницательностью и остроумием, когда они в 1983 году приняли решение замедлить поставки в страну японских кассет­ных видеомагнитофонов. Они объявили местом досмотра ввозимых видео­магнитофонов небольшой городок в глубинке — Пуатье, где французы в давние времена остановили вторжение сарацинов, и направили туда всего девять таможенников. Таможенников обязали весьма тщательно осматривать каждый магнитофон, прежде чем давать разрешение на его ввоз. Поток японских магнитофонов, пропущенных в страну, существенно сократился. Это были уже не тонкие струйки, а просто отдельные капли. Разумеется, правительство было вправе размещать таможню, где ему заблагорассудит­ся. Но расположить ее под Туром, на месте битвы, в ходе которой в 732 году французы остановили вторжение сарацинов, было весьма остроумно и типично по-французски.

В то время французские и другие европейские компании импортирова­ли в Европу кассетные видеомагнитофоны OEM (товары, произведенные в Японии и имеющие торговые марки европейских компаний). Однако за исключением одной-двух фирм они не спешили создавать собственные магнитофоны. Благодаря своему многолетнему опыту я не удивился, когда увидел, что их первой реакцией против нас было повышение тарифов. Когда это не смогло остановить поток товаров, они фактически прекрати­ли импорт с помощью таможни в Пуатье. Западные немцы были недоволь­ны этим, потому что они не хотели, чтобы их товары задерживались в Пуатье. Они открыто заявили, что, если товары из стран ЕЭС тоже должны будут проходить через Пуатье, они смешаются с японскими товарами и их постигнет та же участь. Таковым и было первоначальное намерение: фран­цузы потребовали, чтобы все товары проходили через Пуатье. Но под давлением немцев французы смягчили свои позиции и постановили, что через Пуатье должны будут проходить только товары стран, не входящих в ЕЭС. Это означало, что эта мера была направлена только против Японии. Конечно, мы понимали это.

Меня даже забавляла эта задержка в Пуатье. Французская смелость — это большая сила, и я думаю, что Японии следовало бы проявлять немножко больше смелости такого рода в своих дипломатических и экономических отношениях. Правда, министр торговли Франции в то время весьма небла­горазумно заявил: «Мы можем обойтись без японских товаров». Обойтись, конечно, можно. Я хочу сказать, что и Япония, как мне кажется, может обойтись без французского коньяка и шампанского, а также без товаров на 1,2 млрд долл., которые мы импортировали из Франции в 1983 году. (В том же году Япония продала Франции товары на 1,9 млрд долл.) Когда пред­ставители правительства выступают с такими речами, они поступают не­разумно. В то время я как-то беседовал с Отто Ламсдорфом, который был тогда министром экономики ФРГ, и тот пошутил: «Почему бы вам, япон­цам, не устроить в отместку таможню для досмотра коньяка на вершине горы Фудзи?»

У Японии еще есть непонятные и сложные барьеры, препятствующие торговле, но Япония — это единственная из крупных индустриальных стран, которая принимает энергичные меры, чтобы постепенно открыть свои рынки, идя всегда только вперед и никогда не отступая, хотя некото­рые другие страны еще больше укрепляют свою протекционистскую прак­тику. Как я обнаружил, многие американцы считают, что в Америке не существует торговых барьеров, в то время как в действительности таких барьеров много. Почти на половину товаров, которые мы посылаем в США, распространяются ограничения в той или иной форме. Но я должен здесь сказать, что американский рынок — это действительно самый открытый рынок во всем мире, и я думаю, что для будущего мировой торговли очень важно, чтобы он таким и оставался. Я сказал об этом Рональду Рейгану в 1985 году, когда находился в США с успешно закончившейся миссией убе­дить несколько штатов отменить единое налогообложение филиалов инос­транных компаний на основе всех доходов этих компаний, получаемых в Японии и за рубежом. Конечно, Рейган не нуждался в моих советах. Он известен как борец за свободную торговлю. Я тоже обещал сделать все, что в моих силах, ради этой цели, что я и делаю в течение последних сорока с лишним лет.

Если вы пытаетесь посредством политического вмешательства избежать конкуренции или смягчить ее, вы отвергаете тем самым само понятие сво­бодной торговли и системы свободного предпринимательства. Я ратую в Японии за расширение здоровой конкуренции путем прекращения вмеша­тельства правительства, осуществляемого в соответствии со старыми прави­лами, которые все еще действуют. Динамизм системы свободного предпри­нимательства можно поддерживать только с помощью конкуренции. Поэтому те из нас, кто занимает руководящие посты, не должны поддавать­ся соблазну легких решений и добиваться помощи правительства в подав - лснии конкуренции. Чтобы ясно видеть проблему с обеих сторон, мы долж­ны следить за честностью конкуренции и стараться быть откровенными друг с другом. Это, конечно, не означает, что, если вы поймете точку зрения Японии, вы всегда или почти всегда будете считать ее правильной. Но об­суждать проблемы, а не просто решать, что вы правы и что поэтому нет нужды выслушивать какие-либо другие точки зрения, — это более конструк­тивный путь. Мы должны, в конце концов, помнить, что это не война; мы торгуем, но нельзя торговать с партнером, если он ведет себя как враг, поэ­тому все мы должны вести переговоры с позиций здравого смысла.

Даже среди тех, кто действует из самых лучших побуждений, есть люди, не желающие разобраться в том, что происходит сегодня в мире. Мне при­ходилось беседовать с американскими и европейскими парламентариями, которые говорили мне, что они понимают эти проблемы и даже обсужда­ли некоторые вопросы с японцами, но что они должны помнить о поли­тической реальности и должны выглядеть непреклонными перед своими избирателями, которые могут лишиться работы «из-за японского экспорта». Один американский сенатор с легкостью требовал, чтобы японские авто­мобили оставались в доке Йокогамы, но уже в 1983 году японские филиа­лы в США давали работу 111,5 тыс. американцев, 21,7 тыс. человек рабо­тали на предприятиях в Европе и 27 тыс. — в Азии. Но эти цифры еще не включают торговцев автомобилями или электронными товарами, продав­цов и технических специалистов по послепродажному обслуживанию в этой области, работающих на свои компании и продающих японские то­вары. Конечно, эти работники, возможно, не проживают в избирательном округе этого сенатора.

Несколько лет назад на японско-американской конференции предпри­нимателей, проходившей в Хаконэ, у подножия горы Фудзи, мы с бывшим министром финансов Майком Блюменталем, который позднее стал пред­седателем правления Burroughs Corporation, однажды вечером решили не обедать в баре. Мы отправились в ресторан, чтобы провести вечер за при­ятной беседой. Я и бывший министр земледелия Орвилл Фриман были с женами. На следующий день мой друг Блюменталь, выступая на нашей встрече, сделал несколько самых абсурдных заявлений на тему обменного курса иены и доллара, которые мне когда-либо приходилось слышать. Он повторил старые и не соответствующие действительности утверждения о том, что японцы маневрируют за кулисами, манипулируя курсом иены таким образом, чтобы он оставался заниженным. Я очень энергично вы­сказался по этому вопросу и вступил в спор с Блюменталем. Министерство финансов США провело позднее расследование, но так и не нашло ни ма­лейших доказательств того, что японцы манипулируют с иеной, и тогдаш­ний министр финансов Дональд Риган публично заявил об этом.

На встрече в Хаконэ мои соотечественники были очень удивлены, ус­лышав эту резкую нотку разногласий в ходе спокойной и приятной кон­ференции. На таких встречах японцы обычно предпочитают благовоспи­танно сидеть, почти или совсем не выступая, и поэтому им не удается приобрести новых друзей. Это, как мне кажется, одна из главных проблем японцев. Во время перерыва ко мне подошли несколько молодых японцев и похвалили меня за то, что я отстаивал японскую позицию, но некоторые из японцев старшего поколения, подойдя ко мне, неодобрительно покача­ли головами. «Вы грубо говорили с нашими гостями, которые приехали из такой дали, чтобы встретиться с нами», — сказали они.

В тот вечер японцам пришлось пережить еще одну ошеломляющую сце­ну. Мы устроили прием на пароходе на озере Аси, и японские телеоперато­ры поднялись на борт парохода и попросили меня дать интервью о ходе конференции. Им хотелось, чтобы в этом интервью вместе со мной участ­вовал кто-нибудь из американцев. И вот пока они устраивались, моя жена пошла к Майку Блюменталю и попросила его вместе со мной дать интервью. Он согласился, и мы обсудили наши разногласия по телевидению. Некоторые из японцев были поражены тем, что после нашего спора на конференции мы остались друзьями. С точки зрения японцев, разногласия зачастую озна­чают прекращение дружбы. Я постоянно пытаюсь объяснить, что нередко представитель Запада вступает с вами в спор только потому, что он ваш друг. Если они молчат и отказываются что-либо обсуждать, значит, ситуация действительно опасная. Чтобы представители Запада и японцы когда-нибудь поняли друг друга, японцы должны так же откровенно, как американцы, обсуждать проблемы и отстаивать свою точку зрения. Нам, и бизнесменам, и политическим деятелям, очень не хватало этого в прошлом, и мы, по-ви­димому, недостаточно быстро усваиваем уроки.

ГЛАВА 2

В 1962 году Федеральная комиссия по связи доставила нам немало непри­ятностей, потребовав, чтобы все телевизоры имели не только стандартные тюнеры метрового диапазона, но также тюнеры дециметрового диапазона (ультравьісокогї частоты — УВЧ), хотя в то время в этом диапазоне рабо­тало совсем немного телестанций. Мы выпускали несколько моделей ми­ниатюрных телевизоров, в том числе наш знаменитый телевизор Tummy TV, микротелевизор на батарейках с 4-дюймовым экраном. Встроить ме­ханический переключатель каналов для дециметрового диапазона в такой маленький телевизор в дополнение к обычному переключателю каналов тюнера метрового диапазона было очень трудной задачей, и я полагал, что дополнительные средства, которые нам придется потратить на систему УВЧ, не окупятся из-за ограниченного использования каналов УВЧ. (Позднее благодаря усовершенствованной технологии мы смогли поместить все ка­налы на одном электронном переключателе, и, таким образом, проблема была решена.)

Ньютон Майноу был председателем Федеральной комиссии по связи в то время, когда было принято решение относительно тюнеров УВЧ, и, как человек, интересующийся Японией, он впоследствии принял участие в конференции в Симоде. Когда меня представляли ему, я сказал примерно следующее: «Господин Майноу, вы мне не нравитесь. Вы еще до нашей встречи доставили мне кучу неприятностей». Это, конечно, было шуткой, но только наполовину. Он попросил меня объяснить, в чем дело, и я по­ведал ему всю эту историю. По сей день он часто напоминает мне об этих первых словах. Да, мы стали добрыми друзьями, и, приехав в Вашингтон на представление видеомагнитофона U-Matic, я пригласил Ньютона Майноу к нам в гости. Он спросил, можно ли ему привести с собой друга, и я, конечно, разрешил. Человек, которого он привел, был Генри Киссинджером, который был тогда одним из политических советников в Белом доме. Май­ноу сказал мне, что этот человек, Киссинджер, станет в будущем очень важным лицом. Мы с Киссинджером поговорили примерно четверть часа и немного узнали друг друга. Через пару лет, когда он был государственным секретарем, мы встретились вновь на приеме в Токио, и мне было лестно, что он вспомнил меня. Я не ожидал этого, но он посмотрел на меня и воскликнул: «О, господин Морита!»

В то время проблемы торговли между Японией и США были центральной темой разговоров. В США действительно говорилось очень много плохого о Японии из-за дисбаланса в торговле между Японией и США. Одни люди обвиняли Японию в том, что она обрушивает на США массу товаров, в результате чего американцы теряют рабочие места. Некоторые промышлен­ники жаловались, что не могут выдержать конкуренцию и что японский рынок закрыт для их товаров. Некоторые обвинения были на самом деле несправедливы, другие, к сожалению, правильными, но меня беспокоило, как повлияет этот торговый конфликт на расширение связей между нашими странами. Я уже создал Sony Trading Corporation, и мы активно поставляли иностранные товары в Японию. Нашим управляющим за рубежом было поручено искать товары, которые можно было бы продать на японском рынке. При каждом удобном случае я также указывал правительству и про­мышленным ассоциациям на необходимость увеличения импорта и откры­тия доступа на японские рынки для иностранных товаров.

На приеме в Токио, где я встретился с Генри Киссинджером, мы долго говорили друг с другом. Во время беседы я высказал свое искреннее убеж­дение: «Видите ли, господин Киссинджер, мы, японцы, испытываем чувство близости к США. Мы испытываем это чувство уже давно, вот почему вой­на стала для нас такой страшной трагедией, которая не должна повторить­ся. Меня сегодня беспокоит, что вы в США порой по ошибке принимаете своих друзей за врагов. На протяжении более ста лет Япония была, по большей части, надежным другом США, война — это трагическое исклю­чение. Мы подписали с вами прочный договор об обороне. Мы занимаем твердые позиции среди свободных стран мира, и присутствие такой ста­бильной в политическом отношении страны с сильной экономикой уже само по себе вносит вклад в безопасность на Тихом океане и в Азии, а это крайне важно для США. Мы всегда стремились быть частью свободного мира, не допускать проникновения коммунизма в Азию.

Когда я был студентом, меня учили, что главную опасность для Японии представляют коммунизм и Советский Союз. В те дни США никогда не считались потенциальным врагом. Я надеюсь, господин Киссинджер, что японцы и американцы приложат все силы, чтобы не допустить тех же самых ошибок, ошибок, которые сделали нас врагами в прошлом». Обратившись к истории, я напомнил об американском законе, запретившем иммиграцию японцев в США, о высоких тарифах, введенных в США на японские товары, а также о том, как была перерезана жизненно важная линия снабжения Япо­нии нефтью, чтобы заставить японцев уйти из Китая. Если бы обе стороны не сделали таких ошибок, сказал я, быть может, коммунизм не господствовал сегодня в Азии.

Несколько недель спустя я получил письмо от Киссинджера, в котором говорилось, что наша беседа произвела на него большое впечатление, и с тех пор мы много раз встречались с ним во время его частых визитов в Японию, и я сумел неофициально представить его некоторым японцам, обладающим весом в правительстве и в мире бизнеса. Киссинджера очень интересует будущее Японии, и в прошлом году мы устроили в моем доме «а-ля фуршет», на который пригласили некоторых из высших руководи­телей японского бизнеса второго поколения, чтобы он мог получить пред­ставление, о чем думают будущие лидеры Японии.

Как неравнодушный гражданин Японии и как друг США, я постарался четко изложить мысль о том, что эти отношения слишком дороги, чтобы позволять той или иной стороне причинять им ущерб. Мне довелось поз­накомиться и с другими представителями американской администрации, например с Сайрусом Вэнсом, когда он был государственным секретарем, и с Гарольдом Брауном, в то время министром обороны; также знал Джор­джа Шульца, когда он входил в состав международного совета Morgan In­ternational до его назначения государственным секретарем в администрации Рейгана. Я называю лишь немногих и хочу сказать то же самое членам палаты представителей, сенаторам и многим американским бизнесменам, которых я знаю: ставки для наших двух стран очень высоки и нашей целью должно стать согласие.

Мы также должны понять, что одна из основных проблем в наших от­ношениях состоит в том, что политические деятели по обе стороны океана должны бороться за свой пост на выборах и не могут игнорировать своих избирателей. Это одна из сильных сторон демократии. Порой это также ее слабость, но с ней мы должны мириться и постараться ее понять. Избира­тели, работающие в торі или иной отрасли промышленности, жалуются, что импорт причиняет им ущерб, и просят защиты, но, когда они получа­ют такую защиту, им трудно от нее отказаться. Мы знаем это, потому что приблизительно 44% товаров, которые мы экспортируем в США, подпада­ют под ту или шгую форму ограничений, либо «добровольных», либо в виде квот или тарифов. Я обнаружил, что большинство американцев не сознают этого.

Как я уже отмечал ранее, Япония энергично взялась за решение торго­вых проблем, возникших вследствие ее собственного протекционизма, и либерализует условия торговли во всех секторах экономики, за исключе­нием некоторых участков сельскохозяйственного сектора, представляюще­го собой единственную область, в которой почти во всех странах, в том числе и в США, существуют торговые барьеры. Японии потребовалось много времени, чтобы понять — такая либерализация рынков не только необходима, но также полезна для Японии. Наш консерватизм и осторож­ность, а также мучительное чувство уязвимости удерживают нас от пос­пешных решений и выполнения многих требований, особенно в области либерализации движения капитала.

Но эти темпы постепенно ускоряются, и теперь американские и евро­пейские фирмы по торговле ценными бумагами имеют своих представи­телей на Токийской фондовой бирже, а иностранные банки занимаются прибыльными банковскими операциями и все больше и больше вливают­ся в главное русло японской финансовой деятельности. Японская иена все шире используется как международная валюта, и хотя некоторые аспекты либерализации вызывают тревогу у наших наиболее консервативных ми­нистерств и банкиров, прогресс уже заметен. Конечно, нам, японцам, не по себе от такого смелого отказа от регламентации, на который США пошли в начале 1980-х годов, когда банки, а также кредитные и ссудо-сберегатель­ные ассоциации начали давать кредиты на свой страх и риск, многие из них обанкротились и правительству пришлось выручать их за счет госу­дарственных средств. Мы тоже были обеспокоены чрезмерным кредитова­нием в Америке и большим дефицитом, который образовался у США.

Один японский мудрец сказал, что, если обезьяна упадет с дерева, она набьет себе шишки или испугается, но потом придет в себя, отряхнется и останется обезьяной. Но когда влиятельный политический деятель терпит поражение на выборах, он становится всего лишь простым смертным, как все.

Любая демократическая политическая система автоматически ориенти­руется на внутренние требования, потому что любой политический деятель должен отстаивать интересы своих избирателей, иначе он потеряет работу. Падение с так называемого политического дерева — это катастрофа. Поэ­тому неудивительно, что как американских, так и японских политических деятелей волнуют прежде всего их собственные граждане, не хочу сказать, их собственная шкура. После войны наша экономико-промышленная сис­тема созрела быстрее, чем мы ожидали, и я полагаю, что побуждение япон­ской стороны как можно дольше защищать развивающиеся отрасли своей промышленности было вполне нормальным, но Япония отказалась от протекционистского образа действий.

В середине 1980-х годов Япония стала ускорять темпы либерализации доступа на свои рынки как раз в то время, когда в Европе и США вновь начались разговоры о протекционизме, и вину за это иногда возлагают на старую политику Японии. За 1960-е годы американская экономика вырос­ла более чем в два с половиной раза, но валовой национальный продукт Японии увеличился более чем в четыре раза. В 1970-е и 1980-е годы темпы выравнялись. И теперь сложилось такое положение, что у нас существует здоровая экономика, темпы роста которой значительно замедлились, но, несмотря на ряд серьезных проблем, все еще остаются удовлетворительны­ми. Наша производительность все еще очень высока и растет быстрее, чем в большинстве других стран. Хотя мы постепенно все больше переходим к «экономике услуг», наш товарный экспорт сохраняет свое значение, со­ставляя около 13-15% нашего ВНП.

Как я уже сказал, нам было нелегко сделать шаги, необходимые для того, чтобы мы достигли нашего нынешнего положения. В условиях нашей парламентской системы премьер-министр Японии, по-видимому, облада­ет большой властью, потому что он является председателем правящей либерально-демократической партии (ЛДП), которая находится у власти и обеспечивает нам политическую стабильность с 1955 года. Премьер - министр, как и любой настоящий лидер, выступает с заявлениями в международных организациях и может поддерживать личные контакты с другими руководителями, как, например, контакты, установленные пре­мьер-министром Ясухиро Накасонэ с президентом США Рональдом Рей­ганом и многими другими. Однако выполнять обещания ему гораздо труднее, чем кажется.

После того как Накасонэ обещал президенту Рейгану ускорить либера­лизацию доступа иностранных товаров на японские рынки, он удивил многих японских и американских скептиков, добившись большого успеха. Он заставил бюрократический аппарат и правительственную верхушку разработать программу мер по либерализации доступа на рынки, включав­шую снижение тарифов, отмену нетарифных барьеров и установление контактов государственных предприятий с иностранными поставщиками. Это казалось тем более примечательным, что зачастую именно бюрокра­тический аппарат действительно управляет Японией, а не политическое «руководство». Значительная часть законопроектов, которые вносятся в японский парламент, разработаны чиновниками, а не политическими ли­дерами ЛДП. Политические лидеры иногда слишком заняты борьбой меж­ду собой за власть, чтобы уделять внимание некоторым из наиболее слож­ных текущих проблем, которыми занимаются способные чиновники.

Нам повезло, что у нас высококвалифицированные чиновники, пред­ставляющие собой сливки наших университетов. Но проблема, как мне кажется, состоит в том, что, хотя эти профессионалы — технократы вы­сшего класса, они обычно знают хорошо только положение дел в своих собственных министерствах и, поскольку эта система сама выращивает свои кадры, в ее высшие звенья никогда не попадают новые люди, которые могли бы принести свежие мысли.

Так, например, чиновники налогового ведомства прекрасно умеют за­ставить работать систему налогообложения и составлять всевозможные правила и постановления, но они ничего не знают о коммерции или о том, как простые люди зарабатывают себе на жизнь. Если не будет строгого контроля сверху, не говоря уже о контроле со стороны бюрократов в со­перничающих министерствах, мы в конце концов придем к созданию не­реальной системы, в которой одни будут переплачивать налоги, а дру­гие — недоплачивать. Но провести налоговую реформу в Японии так же или еще более трудно, чем в любой другой демократической стране, пото­му что денежные вопросы имеют очень важное значение для всех.

Когда я в 1964 году вернулся в Японию, чтобы заняться делами, связан­ными с имуществом моего покойного отца, то много чего узнал об этом. Налоговые инспекторы пришли и оценили все, включая антиквариат и предметы искусства. Во время оценки я понял, что если у вас есть прекрас­ный японский сад с красивым деревом или живописно расположенными камнями очень хорошей формы, то они оценят их высоко, как произведе­ния искусства. Вы только представьте — платить налог на наследство за камень, который находится на участке. Неудивительно, что, как утвержда­ем мы, японцы, через три поколения все имущество семьи забирают сбор­щики налогов.

Большинство премьер-министров Японии похожи на президентов ком­паний, не имеющих никакой власти над своими филиалами. Сознавая свою слабость, они столкнулись с трудностями, когда попытались произвести глубокие изменения. Иностранцы не понимают, как сложно добиться, каза­лось бы, простых вещей от японской бюрократии. Министры, назначенные премьер-министром обычно из политических соображений, чтобы удовлет­ворить ту или иную фракцию в партии, приходят и уходят, но чиновники, с которыми они должны работать, отдают все силы сохранению существу­ющего статус-кво. Поэтому очень часто распоряжения, поступившие сверху, рассматриваются, изучаются и дебатируются до тех пор, пока они не поте­ряют всякий смысл или пока не будет назначен другой министр.

Либерализация доступа на японские рынки началась в то время, когда мы, представители деловых кругов, оказывали очень сильное давление с этой целью на правительство и бюрократию, потому что мы знали мировое общественное мнение и мнение бизнесменов и потребителей других стран, с которыми мы каждый день имеем дело. Большинство бюрократов почти полностью оторваны от реальной жизни. Япония сделала множество не­больших, но очень важных шагов на пути к открытию рынков, но, пос­кольку этот процесс оказался долгим, многие американцы преуменьшают значение достигнутого прогресса.

В 1985 году Накасонэ, самый активный премьер-министр послевоенно­го периода, отметил, что японская бюрократия слишком защищена pi что она весьма хорошо усвоила традиции элитарности, приобретенные у анг­личан и французов. После того как он занял свой высокий пост, по его словам, он отправил многих заместителей министров — чиновников, за­нимающих решающие посты, — за границу, причем некоторые из них отправились туда впервые. Он приглашал многих из них в свой кабинет и непосредственно каждому говорил, чего он от них ожидает, — это доволь­но смелый шаг для японского премьер-министра, который обычно пред­ставляет правительство, а не действительно руководит им. Он также по­ощрял многие министерства выдвигать людей, которые интересуются международными контактами, на более влиятельные посты. «Я устроил хорошую взбучку многим из этих заместителей министров», — с улыбкой признался он и также отметил, что японские бюрократы — очень смыш­леная порода.

В 1986 году Накасонэ сделал гигантский шаг вперед и лично обещал президенту Рейгану сделать все для выполнения обширной программы. Ее составила специальная комиссия, ратовавшая за глубокие изменения в японской экономике и японском образе жизни. Эта комиссия, которую возглавлял бывший управляющий Bank of Japan Харуо Маэкава, рекомен­довала стране переместить центр тяжести с ориентации на экспорт на развитие экономики, ориентированной в большей степени на внутренний спрос, что, в частности, превратит Японию, которая уже стала страной - кредитором, в гораздо более крупного импортера мировых товаров. Хотя рекомендации официально были приняты, на их осуществление потребу­ется очень много времени, но сторонники развития международной тор­говли среди японских бизнесменов все больше поддерживают эти идеи.

Бюрократическому аппарату трудно отказаться от чего-либо; эта систе­ма сопротивляется переменам. Так, например, когда в 1985 году была де­национализирована японская телеграфно-телефонная корпорация, нам в Ассоциации электронной промышленности Японии, которую я возглавлял, довелось столкнуться с таким сопротивлением. Будучи государственной корпорацией, старая телеграфно-телефонная компания, известная под на­званием NTT, находилась в ведении министерства почт и телекоммуника­ции (Ministry of Post and Telecommunications — MPT), которое выполняло по отношению к ней функции материнской компании. Но, став частной компанией, NTT подчиняется МРТ только как регулирующему органу. При новом положении телефонной компании в случае появления новой техно­логии, создания новых сетей или других систем коммуникаций МРТ будет принимать в этом непосредственное участие, устанавливая технологические стандарты, как это делает американская Федеральная комиссия по связи, и давая согласие на новое оборудование. Поэтому МРТ должно будет знать, какая новая технология разрабатывается.

Но Министерство внешней торговли и промышленности относится к технологии промышленности как к своей вотчине. Поэтому ясно, что про­блема дублирования ответственности и разграничения сфер власти между чиновниками может стать колоссальной проблемой. Если иностранцам труд­но понять эту систему, то не легче ее понять и многим японцам. На одних долгих, затянувшихся переговорах с американцами о торговле оказалось, что одно министерство задерживало согласие до самой последней минуты, что­бы другому министерству не осталось времени вмешаться и изменить то, что уже решено. Во время длительного периода видимого бездействия инос­транцы, ведущие переговоры, часто обвиняют японцев в том, что те ставят палки в колеса. Понимание сути тактики, быть может, успокоило бы всех, но это также укрепило бы позиции одного министерства в борьбе против другого.

Я не думаю, что такого рода вещи — полная неожиданность для тех, кто хорошо знает бюрократию в других странах. Я исхожу из того, что политическая жизнь в условиях демократии, будь то Япония или США, в основном одинакова.

В прошлом, когда мы обсуждали торговые отношения между США и Японией, мы часто говорили о разнице в восприятии жизни между Япо­нией и другими странами. Сегодня, когда бизнесмены все шире знакомят­ся с культурой других стран, эти старые различия в восприятии уменьша­ются. Но торговые проблемы существуют, потому что они приобрели политический характер, и теперь беда не в неизбежных различиях в вос­приятии, а в разных системах и методах управления. Я называю это меж­бюрократической проблемой.

В Японии бюрократия наделена законным статусом. Это мощный орган, отличающийся такой инерционностью, что однажды утвержденная поли­тика неуклонно претворяется в жизнь, какие бы перемены ни произошли в руководстве министерства. В США, когда к власти приходит новіш адми­нистрация, в правительственном аппарате меняются тысячи людей. В Япо­нии этого не происходит. И поэтому, когда бизнесмены, участвующие во внешней торговле, начинают понимать друг друга, правительства все еще отстают от времени, не ладят между собой и не в состоянии решить даже те проблемы, которые бизнесменам, имеющим к ним самое прямое отно­шение, кажутся совсем небольшими. Говоря современным языком поколе­ния эпохи компьютеров, у нас нет интерфейса, который помог бы нам побудить бизнесменов и правительства решать одни и те же проблемы на одном и том же уровне их понимания.

В Японии мы иногда считаем, что справляемся с некоторыми аспектами отношений между правительством и промышленностью лучше, чем аме­риканцы. Когда в той или иной отрасли начинается спад, мы стараемся защитить ее, пока идет падение производства. Когда этот процесс заканчи­вается и рабочие уже получили новую квалификацию или нашли новое рабочее место, эта умершая отрасль промышленности и ее рабочие уже не нуждаются в защите. Иногда на это уходит много времени. В Японии все еще существует множество проблем, например особые условия для наци­ональной железнодорожной системы, которая насчитывает около 25 тыс. лишних работников. В соответствии с планом рационализации этой гига­нтской системы несколько тысяч человек уже сейчас проходят переквали­фикацию для работы в других отраслях промышленности. Десятки прави­тельственных управлений и комиссий были созданы для того, чтобы регулировать, давать оценку и контролировать предприятия и производства, которые больше не существуют. Но мы больше не принимаем защитных мер по отношению к предприятиям, которые и без этих мер могут достичь больших успехов, работать более экономично или более эффективно. Ис­ключение составляет сельское хозяйство, которое еще находится под защи­той в большинстве стран.

Я беседовал с покойным премьер-министром Масаеси Охирой перед его отъездом на одну из встреч глав государств и правительств индустриальных стран и уговаривал его выступить в защиту японской политики. Он отве­тил: «Да, я знаю, что вы имеете в виду, но ведь я не очень хорошо говорю по-английски и...» Он слишком скромничает, говоря о своих знаниях анг­лийского языка, подумал я. «Я недостаточно хорошо говорю, чтобы откры­то высказать все, что хочу сказать, поэтому я сделаю это по-японски», — сказал он, а это значит ничего не сказать или попытаться выразить свое мнение косвенно или в форме вежливых намеков.

Я в шутку сказал ему: «Что же, если вы собираетесь сделать это действи­тельно по-японски, пожалуйста, наденьте традиционный японский костюм». Тогда люди увидят, что вы отличаетесь от них, и уделят вам больше внима­ния. Они будут слушать вас более внимательно и, быть может, предпримут не одну попытку понять вас как настоящего иностранца. Эта идея вовсе не противоречит моему мнению о необходимости большей интернационализа­ции японцев — она подкрепляет его. Мы слишком часто стараемся быть незаметными и не высказывать своего мнения. Но если наши руководители будут ездить на международные конференции в западной одежде и только делать вид, что понимают происходящее, то они многое потеряют.

Премьер-министр Накасонэ и министр иностранных дел Синтаро Абэ знают английский очень хорошо, но мало кто из наших высокопоставлен­ных политических деятелей может свободно говорить по-английски. С такой же проблемой сталкиваются многие высокопоставленные японские бизнесмены, хотя второе поколение руководителей чувствует себя на меж­дународных встречах более свободно.

Я пытался убедить Охиру и других в том, что если они не могут при­соединиться к международному сообществу на его условиях, то лучше всего продемонстрировать свое отличие, сделать так, чтобы их заметили и выслушали. Япония намерена открыть доступ на свои рынки всему миру, но нам трудно привлечь на них достаточное количество иностранных фирм и убедить их приложить усилия, так как им кажется, что это потребует слишком больших капиталовложений или что они не скоро получат при­быль. Я думал, что иностранные фирмы нуждаются в дополнительных стимулах.

В 1972 году, в год основания Sony Trading Corporation, я поместил объ­явления в престижных органах печати США и Европы о том, что ищу товары для продажи в Японии, и мы сразу же получили более 3 тыс. за­просов. В нашем объявлении в журнале Time объемом в две страницы говорилось: «Sony хочет продавать в Японии американские товары... Япо­ния — чужая страна для американских бизнесменов, однако это родная страна для Sony, и мы знаем и ее рынок, и ее возможности». Теперь у нас есть группа, объединяющая более сорока магазинов, под названием Sony Plaza, которая продает иностранные потребительские товары, и мы посто­янно ищем новые импортные товары для продажи. Кроме того, когда премьер-министр в 1985 году призвал всех японцев покупать больше инос­транных товаров, мы вместе с десятками других компаний обещали это. В качестве дополнительного жеста мы начали отправлять в Японию цветные кинескопы Sony Trinitron, сделанные в Америке, на нашем заводе в Сан - Диего, для их установки в телевизорах Sony, предназначенных для продажи в Японии.

В своих экономических связях с миром японское правительство исходит из того, что открытый доступ на рынки Японии является общим правилом и что ограничения импорта могут быть введены только как редкое исклю­чение из этого правила. Конечно, в этом подходе содержится надежда на то, что таких исключений будет как можно меньше. Но в реальной дейс­твительности даже премьер-министр и другие руководящие политические деятели, которые составили эту прекрасную декларацию, не могут полно­стью претворить ее в жизнь, потому что они в конечном счете политичес­кие деятели в демократической стране.

Вот пример: хотя премьер-министр Накасонэ достиг такого большого успеха в либерализации доступа иностранных товаров на японские рынки, одно из ограничений сельскохозяйственного импорта (можно было бы сказать, исключение из правила) касалось растения под названием «арон­ник», или, как его еще называют, «язык дьявола». Оно используется для производства ингредиента коньяка, который мы, японцы, употребляем при приготовлении сукияки и многих других традиционных блюд. Одной из главных областей, где выращивают японский аронник, является префекту­ра Гумма в центральной части Японии, где находятся избирательные учас­тки двух самых влиятельных сегодня политических деятелей Японии: са­мого премьер-министра Накасонэ и бывшего премьер-министра Такэо Фукуды, который оказывает очень большое влияние на политику правящей партии.

Опасно, когда американцы и европейцы слишком поддаются страстям, не желая рационально обдумать проблемы. Япония — это лучший партнер Америки сегодня, и Япония просто не может обойтись без США, потому что США — это наш крупнейший поставщик сырья, продовольственного и кормового зерна, технологии, идей и модных товаров. В то же время Япония — это крупнейший зарубежный покупатель сельскохозяйственных продуктов Америки и ее лучший партнер в промышленности, технологии и сбыте. Мы сотрудничаем в сотнях соглашений в области техники, вклю­чая военную технику, и торговля между двумя нашими странами представ­ляет собой крупнейшее в истории движение товаров через океан — ее объем достиг в 1984 году 84 млрд долл. Многие американцы просто не осознают, в какой степени мы зависим друг от друга, и, если на то пошло, потеря рабочих мест в американской обрабатывающей промышленности не может служить утешением Японии или какой-либо другой стране.

Но в конечном счете Япония тоже потеряет большое количество рабочих мест в обрабатывающей промышленности (например, в производстве алю­миния и судостроении), по мере того как станут появляться новые рабочие места в секторе услуг, а также множество новых, имеющих совершенно другой характер рабочих мест в обрабатывающей промышленности. Надо выработать способ согласования американской и японской политики, что­бы мы могли предвидеть проблемы и заранее думать о том, как их преодо­леть. Когда повышение курса доллара привело к большому дефициту торгового баланса и заставило американских промышленников заявить о том, что они теряют конкурентоспособность и вынуждены закрывать за­воды и фабрики, Америка выкачивала японские доллары, чтобы помочь финансировать этот дефицит (в одном только 1984 году он составил около 40 млрд долл.). Мы оказались в порочном круге. Гневные взаимные напад­ки не решили никаких проблем. Правительства крупнейших индустриаль­ных стран осознали это в 1985 году, когда они попытались установить контроль над обменными курсами, особенно над соотношением иены и доллара, которое, как мне кажется, должно стать важнейшей заботой тор­гового мира сегодня. Но первые шаги вызвали серьезные проблемы, пото­му что это движение было слишком быстрым.

В начале 1960-х годов мировая торговля оказалась на перепутье, и Аме­рика повела за собой свободный мир на «раунд Кеннеди» в торговых пере­говорах. Благодаря этой смелой акции удалось избежать опасного раскола мира на торговые блоки. Страны сели вместе за стол переговоров и решили резко снизить тарифные барьеры, препятствующие торговле. Это ускорило темпы роста экономики во всех странах, участвовавших в переговорах. Но многие из нас осознали тогда, что нетарифные барьеры, ограничения тор­говли, соглашения о так называемых добровольных ограничениях, штрафы, квоты на импорт (и даже внутренние законы о налогах) продолжают огра­ничивать мировую торговлю и должны быть отменены. Мы проводили тогда политику протекционизма по отношению к некоторым вполне здоро­вым предприятиям и к уязвимым в политическом плане районам.

В то время я подумал, что, если две трети населения мира живут на очень низком экономическом уровне, тогда развитые страны обязаны и могут по­мочь им подняться на более высокий уровень и это будет выгодно всем. В конце концов, народы развивающихся стран имеют право пользоваться благами развитой цивилизации, лучше есть, одеваться, получать хорошее образование и развлекаться, но мы в развитом мире недостаточно делаем для того, чтобы помочь им. Это недальновидно с нашей стороны, потому что это наша будущая сила, наши союзники, наши партнеры и наши клиенты. Мне вспоминается история о двух торговцах обувью, приехавших в одну разви­вающуюся страну. Один из них телеграфировал своему руководству: «Перс­пектив продажи нет, потому что здесь никто не носит ботинки». Другой же торговец сообщил: «Немедленно высылайте большую партию обуви — на­селение ходит босиком и крайне нуждается в обуви». Мы очень похожи на первого торговца, не видящего необходимости помогать третьему миру. По­мощь Японии развивающимся странам растет, но она все еще неадекватна, и даже правительство признает это. Но в более широком смысле — и свободный мир, и коммунистический блок недостаточно сделали в этой области.

В 1969 году меня пригласили давать показания в подкомиссии по вне­шнеэкономической политике Объединенной экономической комиссии конгресса. Мой портрет был помещен на обложке журнала Business Week, где я был изображен с нашим последним телевизором Sony Micro Color, и мне кажется, что при решении торговых проблем я стал чем-то вроде ми­шени. Я говорил о необходимости устранить нетарифные барьеры во всем мире и помогать развивающимся странам занять свое место в мировой экономической жизни, вкладывая деньги не в капитальное строительс­тво — дороги, плотины, сталелитейные заводы и национальные авиаком­пании, — а в людские ресурсы этих стран и в пробуждение стремления этих стран стать второй Японией.

После того как я зачитал подготовленное заявление, я надеялся, что на этом моя миссия будет закончена, но некоторые конгрессмены стали зада­вать вопросы. Как писала японская печать, разгневанные члены конгресса допрашивали меня «с пристрастием», но я не стал бы употреблять такие слова. Один из них интересовался созданием Sony, и я ему ответил. Тогда он сказал: «Я хочу задать вам вопрос. Могли ли мы, американцы, открыть фирму в Японии, когда вы создавали Sony в Японии?»

«Нет. Это было невозможно», — ответил я.

«Но теперь Sony открыла фирму в Америке. Почему же Америке не разрешается открывать фирмы в Японии?» — спросил он.

Я дал ему довольно длинный ответ, но думаю, что сумел объяснить ему мою точку зрения. «Сразу после войны Америка в глазах не имевшей ни гроша Японии выглядела гигантом, — сказал я. — Японцев преследовал страх, что в результате беспрепятственного вторжения гигантской Америки в Японию американцы сразу вытеснят ее с рынка. Каковы бы ни были причины этого, до тех пор пока японцы испытывают этот комплекс стра­ха, они будут сопротивляться либерализации.

Свободная торговля — это идеал, и Япония по-прежнему идет в этом направлении. Но так как американскому правительству приходится рас­сматривать свободную торговлю в зависимости от политических заявлений, японское правительство, которое приняло систему строгого планирования экономики, порой оказывается в трудном положении. Лично я считаю, что правительство очень медленно продвигается к либерализации, но я уверен, что в конце концов у нас будет свободная торговля». Я не думал тогда, что для этого потребуется так много времени.

Я часто подчеркивал, что процветающая японская экономика — это самое мощное оружие против коммунизма в руках свободного мира, будь то район Тихого океана или любая другая точка мира. К сожалению, медлительность Японии кажется нечестностью с точки зрения США, ус­воивших в отношении Японии образ мыслей жертвы. Америка — это страна гуманизма и эмоций. Американцы любят помогать побежденным. Как утверждают некоторые японские ученые, национальный консенсус в США, который привел к испано-американской войне, сформировался под воздействием мощной американской печати, возмущенной отношением Испании к маленькой Кубе. Американские симпатии к Чан Кайши в Ки­тае, как к потерпевшему поражение в войне с Японией (еще более уси­лившиеся благодаря его очаровательной жене, получившей образование в Америке и говорившей по-английски), привели к национальному кон­сенсусу, который в итоге способствовал вовлечению США pi Японии в войну.

Я вспоминаю старый дєвріз фирмы Avis Car Rental: «Мы на втором мес­те. Поэтому мы больше стараемся» — прекрасный пример этого американ­ского гуманизма. Но ведь Америка не на втором месте, на втором месте сторіт Япония, и она очень рада этому. Однако по мере того, как Япония, потерпев поражение в войне с Россией, стала запугивать Китай pi выступи­ла в роли агрессора против США, потерпела затем катастрофическое пора­жение, а потом поднялась на второе место в мире, отношение американцев к Японии претерпело много изменений. Кое-кто, по-видимому, не может примириться с тем, что мы занимаем второе место. На Капитолийском холме, где я часто бываю, есть политические деятели, которые, находясь в плену своих эмоций, кидаются из одной крайности в другую, выступая с сенсационными речами и заявлениями для печати, которые, по рїх мнению, полезны для их политических кампаний. Мне кажется, что в политрічєской жизни в Америке слишком много игры на публику. Мы не видим фактов, подкрепляющих такие заявленрія. Вот почему меня беспокоріт направление, в котором развиваются наши отношения.

В 1919 году американский конгресс под воздєрістврієм вспышки страстей утвердил законопроект Вольстеда, объявивший вне закона алкогольные напитки. Здравый смысл сегодня подсказывает нам, что это было глупое решение, и, безусловно, миллрюны амерріканцев — по всей вероятности, даже многие члены палаты представрітелері и сената — тогда понимали, что это было ошибкой, но они поддержрівалрі эту меру. Этот закон нарушали миллионы американцев, которые никогда не стали бы делать что-то про - трівозаконное. В 1933 году закон Вольстеда был отменен.

Из этого я делаю вывод, что обществершое мнение может влиять на американскую политику. Еслрі Америку дєрїстврітєльно захлестріет нега­тивное отношешіе к Японрірі, это может привестрі к бедам, о которых все пожалеют. Когда такие тенденции зайдут слишком далеко, остановиться будет очень трудно. И это дело осложняет тот факт, что американцы, по-видимому, слишком часто считают себя правыми. США едва ли при­мут закон, запрещающий покупать японские товары, иначе они повторят ошибки 1930-х годов, но как Япония, так и США должны понимать, какую опасность таят в себе такие неуправляемые эмоции и мелочность в наших отношениях, может привести к экономическим и политическим проблемам.

Я имею дело с американцами много лет, и они вечно торопятся. В Аме­рике часто можно слышать: «Нет времени!», «Делайте это немедленно!», «Тот, кто колеблется, проиграл!» В результате одной из таких эмоциональ­ных вспышек Америка оказалась втянутой в войну во Вьетнаме. Амери­канские политические деятели утверждали, что США должны были вме­шаться в ситуацию во Вьетнаме ради мира во всем мире. Они потеряли способность видеть события в правильном свете. Если американцы что-то любят, то будут любить слишком сильно, а уж если они что-то возненави­дят, то часто заходят слишком далеко в своей ненависти. Так думают об Америке многие ее зарубежные друзья.

Возьмем, например, Китай. Долгое время США не хотели признавать, что Китай существует, хотя там живут почти около одного миллиарда людей. Америка старалась изолировать Китай, потому что ей не нравился политический строй этой страны. И поэтому, признавая тайваньское пра­вительство, она пыталась наказать правительство в Пекине, делая вид, что материковый Китай не существует. В те годы американца, который купил бы в Гонконге во время отпуска китайские безделушки и попытался бы привезти их на родину, в США ждали неприятности. Для дипломатии это было равносильно тому, что треть населения мира перестала существовать. В то время Япония тоже не признавала коммунистический Китай, и у нас не было официальных дипломатических отношений. Но наши люди часто ездили в Китай. Многие из них постоянно ездили туда и сюда, делали биз­нес, заводили контакты и публиковали информацию в печати. А потом Америка внезапно изменила свои позиции. В Китай поехал Ричард Никсон. Не информировав никого заранее, в том числе ближайших соседей Китая, например Японию, которая проводила политику поддержки США, Никсон вдруг признал существование миллиарда людей.

Мы в Японии все еще являемся наследниками крестьянской культуры и философии, которые сформировались под влиянием природы и смены вре­мен года. Быть может, поэтому мы неторопливый народ. За нами история и традиции, насчитывающие не одну тысячу лет, и поэтому мы не любим, когда такая молодая, пусть даже такая великая страна, как США, относится к нам как к новичкам. У нас есть поговорка, что раз в семьдесят дней все меняется. Эта поговорка призывает нас не спешить, не реагировать чересчур остро или слишком быстро. Между двумя этими подходами — слишком поспешным и слишком медленным — надо выбрать средний путь.