Я

занимаюсь вопросами и ответами. Так что вопросы я люблю.

Причем не только задавать, но и отвечать на них. Особенное удовольствие я получаю, если вопросы ко мне возникают у моих слушателей на лекциях или во время публичных выступлений.

Людям интересно, у кого мне было сложнее всего брать интер­вью, каково было общаться с Владимиром Путиным и откуда взя­лись подтяжки.

Но вы никогда не услышите от меня слов: «Рад, что вы задали мне этот вопрос», — потому что я убедился, что, когда их произно­сит какой-либо политик, на самом деле он подразумевает: «Я не рад, что вы задали мне этот вопрос. Я просто тяну время, чтобы приду­мать, что бы вам на него ответить».

Я буду отвечать честно, как могу. А если не смогу честно, то по крайней мере постараюсь, чтобы вы улыбнулись.

Ваше самое трудное интервью?

Без всякого сомнения, интервью с Робертом Митчэмом. Мне очень нравился этот актер, и я мечтал с ним побеседовать. В ориги­нальном фильме «Мыс страха» (Cape Fear) он просто великолепен. Это не обычный ужастик.

В начале интервью я спросил: «Можно я буду звать вас Бобом?» Он взглянул на меня и сказал: «А я буду звать вас Ларом?»

У нас оставалось еще 59 минут и 50 секунд. Он отвечал на все мои вопросы односложно. Помню, я спросил его о замечатель­ном режиссере Джоне Хьюстоне: «Что вы испытывали, работая с ним?»

«Я приходил, делал, что нужно, и уходил».

«Иными словами, вы хотите сказать, что все режиссеры одина­ковы?»

«Если видел одного, видел всех».

«Как вы относитесь к Аль Пачино?»

«Я с ним не знаком».

Если не хочешь разговаривать, зачем приходить на ток-шоу? Я испробовал все приемы, которым научился за годы работы, чтобы как-то протянуть этот час. В любом интервью я стараюсь исполь­зовать вопросы, начинающиеся со слова «почему?». На такой во­прос не ответишь одним словом. Только если вы не Роберт Митчэм. Например, на один такой вопрос он ответил мне: «Потому что».

Испытываешь смешанные чувства, когда кто-то, кем вы восхи­щались, разочаровывает вас.

Я так ничего от него и не добился. И пришлось делать то, чего ни­когда не делаю. Я начал занимать время рассуждениями. Я сказал: «Я как-то спрашивал актера Дэвида Дьюкса о других актерах. Он сказал, что самый недооцененный актер — это Роберт Митчэм. Он сказал, что в “Ветрах войны” (Winds of War) в какой-нибудь сцене могло участвовать шесть актеров с репликами. Сцена не обязатель­но должна была быть написана под Митчэма. Но каким-то образом ему удавалось любую сцену сделать своей. — Я суммировал ком­плимент Дьюкса, сказав: —Любая сцена становилась вашей просто из-за вашего присутствия».

Митчэм ответил мне на это:

«Так и есть».

Интервью закончилось, и все стало еще более странным. Под­нявшись, чтобы уходить, он спросил: «Ну и как я справился?»

Много лет спустя я брал интервью у его сына Джима. Я рассказал ему, что произошло у нас с его отцом. И он ответил: «Ничего удиви­тельного. Отец, скорее всего, прикалывался. Он, вероятно, просто хотел развлечься».

Вы можете представить, что я подумал, когда продюсеры сказа­ли, что хотят вновь пригласить Митчэма.

Я не мог в это поверить.

А они сказали, что интервью с ним получило высокий рейтинг.

Когда вы начали носить подтяжки?

В какой-то момент, еще в 1980-х, я слегка похудел. Моя бывшая жена, Шэрон, поинтересовалась: «Аты не пробовал носить подтяжки?»

«Нет, — ответил я, — никогда в жизни».

«Так почему бы не попробовать?»— предложила она.

Я купил себе пару, пришил пуговицы к штанам и стал носить под­тяжки. Вечером после шоу три или четыре человека позвонили мне и сказали:

«А подтяжки смотрятся хорошо!»

Мне только это и было нужно услышать.

Кого вы ненавидите?

Не могу слышать этот вопрос без того, чтобы не вспомнить одну историю.

Я работал в Майами. Однажды зазвонил телефон. Я взял трубку.

«Кинг? Это Бум Бум Джорно».

Я не знал никакого Бум Бум Джорно.

«Есть карандаш? Записывайте. 14 ноября. Мемориал жертв войны. Boys Town из Италии. Поет Серджио Франки. Вы — веду­щий. Черный галстук».

Он повесил трубку.

Что-то подсказывало, что согласиться будет в моих интересах.

Я отправился туда, и каждый говорил, как он рад меня видеть. Я по­дошел к Серджио Франчи. Я спросил у него: «Как они вас заполучили?»

Он сказал: «Мне позвонил парень по имени Бум Бум Джорно».

Там был оркестр из двадцати музыкантов. И ансамбль из католи­ческой школы. И кардинал из Италии. Я шутил. Серджио пел. Они собрали четыреста тысяч долларов. Вечер прошел замечательно. Все были счастливы.

По окончании вечера Бум Бум подошел к моей машине.

«Мы вам очень признательны», — сказал он.

А потом наступил один из тех моментов, когда вспоминаешь, как выглядит луна над головой.

Бум Бум сказал:

«Мы хотим отблагодарить вас».

«Спасибо, Бум Бум, — сказал я. — Я был рад сделать это. Мне не нужно ничего».

Но Бум Бум возразил: «Мы не любим быть кому-то обязаны».

«Ну хорошо, что вы имеете в виду?»

И он сказал шесть слов. Услышав их, я почувствовал, как мураш­ки побежали по телу.

«Есть кто-нибудь, кого вы не любите?»

Мне показалось, что я схожу с ума. Но когда понял, что этого не происходит, сразу вспомнил генерального менеджера нашего телеканала. Но вслух сказал: «Нет, спасибо. Я так не могу».

Бум Бум был разочарован. И задал другой вопрос:

«Вы любите бега?»

«Конечно».

«Мы с вами свяжемся».

Где-то через неделю мне позвонили: «Эпплтри. В третьем забеге. В Хайл и. Сегодня».

Я отправился в Хайли и поставил все, что у меня было, на Эппл­три. Он победил. Когда я рассказываю об этой истории кому-нибудь, то всегда добавляю в конце шутку: «Я понял, что моя лошадь по­бедит, когда остальные пятеро жокеев слетели с лошадей перед финишем».

Но вдумайтесь, какая сила заключена в этих словах: «Есть кто-нибудь, кого вы не любите?»

И все-таки, вы кого-нибудь не любите?

Я не то чтобы не люблю кого-то. Скорее, я не люблю что-то. Не люблю фанатизма. Не люблю лицемерия.

Не могу сказать, что я не люблю Элиота Спитцера1. Но меня бесит, что Спитцер порицает публично проституток, в то время как сам пользуется их услугами. Меня оскорбляет это лицемерие.

Меня бесит конгрессмен-республиканец, который выступает против сексуальных меньшинств, когда сам — гей. Как можно тол­кать пламенные речи с обличениями какой-то группы людей, когда сам принадлежишь к этой группе?

Я недостаточно близко знаком с Кларенсом Томасом2, чтобы не любить его. Но я бы отнесся к нему с большей симпатией, если бы

Бывший губернатор штата Нью-Йорк (ранее генеральный прокурор штата), ярый борец с коррупцией и проституцией и, как выяснилось, постоянный посетитель публичного дома, потративший на «девочек по вызову» более $80 000 бюджетных средств.

2 Член Верховного суда, афроамериканец. Выступает против многочислен­ных социальных программ, развивающих у афроамериканцев представ­ления о доступности благ и привилегий лишь благодаря цвету их кожи, чем превращает их в социальных нахлебников.

видел в его решениях больше сочувствия. Как можно опровергать утверждение, если до этого обратил себе на пользу его предпосылки?

На что похоже интервью с гением?

Я брал интервью у одного немца, который получил Нобелевскую премию по химии. Он открыл что-то связанное с размножением.

Я задал ему вопрос: «В чем тайна жизни?»

«В чем тайна? — переспросил он. — Я расскажу вам. — И он сформулировал все максимально кратко. Он сказал так: — Я могу взять любого человека в мире и написать о нем книгу в сотню страниц. Я могу описать его хромосомы, гены, волосы, группу кро­ви. — У него с собой была маленькая баночка, и он поднял ее перед собой. — И в то же самое время спермой, которая создала все чело­вечество, не наполнишь даже эту баночку».

Вот то, что нам известно. И то, чего мы не знаем.

Что вы вынесли из вашей дружбы с Марлоном Брандо?

Мы с Марлоном как-то обедали вместе, и он указал мне на сидя­щую неподалеку пару.

«Они несчастливы», — сказал он.

«Откуда ты знаешь?» — удивился я.

«Посмотри, как мужчина скрестил ноги, как он смотрит ей через плечо, а не в лицо».

Корни его гениального актерского мастерства лежат в наблю­дении за людьми.

Вы знаете кого-нибудь, кто мог бы нас удивить, если бы мы знали его лучше?

Эл Гор. Этот человек не так прост, как кажется. Он может быть очень интересным собеседником. На обеде с радио - и тележурнали­стами Гор сидел рядом с Биллом и Хиллари Клинтон. И он сказал: «Меня чаще всего спрашивают, каково это — быть на расстоянии вздоха от президента Соединенных Штатов? И я всегда переадресую этот вопрос: Хиллари, каково это?»

Мы нередко встречались с Элом Гором, когда я вел радиошоу на Mutual. Он жил неподалеку и часто сам приезжал на студию. Мы с Гором, Гербом и Артом Бухвальдом1 обедали в Palm примерно

Журналист, писатель-сатирик.

в то время, когда вышла книга Гора Earth in the Balance1. Эл спро­сил, можно ли ему прийти и рассказать о книге в моем шоу. Я ска­зал, что нужно договориться с продюсерами, и дал ему телефон Тэмми.

Когда я предложил ей эту идею, она сказала: «Окружающая среда уже всем надоела. И он уже всем надоел. Люди не будут это смотреть».

Эл сам позвонил ей.

Она ответила: «Я подумаю».

Вскоре Эл перезвонил мне и сказал: «Твой продюсер меня от­футболила».

Прошло немного времени, и Билл Клинтон объявил, кто будет вице-президентом. Им стал Эл Гор!

И тут уже Тэмми заявила: «Мы должны его пригласить!»

Я позвонил ему. И он оказался так добр, что не стал упоминать о том, что было. Он даже пришел к нам на шоу в подтяжках.

В 2000 году Гор опередил Буша примерно на шестьсот тысяч го­лосов. Огромный перевес! Каким мог бы стать мир, если бы Гор стал президентом? Можно только догадываться. Но одно можно сказать наверняка: мы бы не ввязались в войну с Ираком.

Гор — не безумный либерал, а умеренный демократ. Он знает жизнь и был во Вьетнаме. И еще он — замечательный отец. Пом­ните случай, когда его сына сбила машина в тот момент, когда он возвращался с бейсбольного матча? Гор был с ним рядом в больнице все 33 дня. Он вообще не уходил домой, и парнишка выкарабкался. Гор не любит говорить об этом. По этот случай сам по себе говорит о многом.

Надо сказать, что одна из самых сумасшедших, драматических передач на CNN связана на моей памяти с Элом Гором. Вопрос о NAFTA2 собирались обсуждать в сенате. Соглашение, скорее всего, отклонили бы. Шансов практически не было. Рано утром мне позво­нил Гор. Я еще лежал в постели. Он спросил: «Хотите вести дебаты?»

Gore Albert. Earth in the Balance— Ecology and the Human Spirit. — Boston: Houghton Mifflin, 1992. Издание на русском языке: Гор Эл. Земля на чаше весов. Экология и человеческий дух. — М., 1993.

2 NAFTA (North American Free Trade Agreement) — Североамериканское со­глашение о свободной торговле.

«Чьи?»

«Между мной и Россом Перо по поводу NAFTA. Никто в Белом доме, кроме президента, его не поддерживает. Вы не созвонитесь с Перо?»

Я позвонил Перо, и он дал согласие. Через пять дней состоялся эфир. Гор появился в сопровождении большой делегации из Белого дома. Для них это было важным событием. Росс Перо пришел всего с одним человеком.

Росс совершил большую ошибку. Он прекрасно знал предмет, он не раз обсуждал его раньше и принимал все как должное. Но он не знал, что в Гарварде Гор считался чемпионом по таким обсуж­дениям. И как бы ни был подготовлен Перо, Гор был подготовлен еще лучше. К тому же Гор был лично заинтересован в этом соглаше­нии. Проект предложил сам Клинтон. А для Перо это была политика, с которой он не был согласен.

Прежде чем открыть дебаты, мы установили определенные пра­вила. Члены групп поддержки не имели права говорить с участни­ками диалога во время перерывов. Они должны были действовать исключительно сами, без чьей-либо помощи. Прямо перед началом Гор подошел к камере и склонился к ней. Я потом спросил у него: «Что вы делали?»

«Я молился», — пояснил он.

Гор начал с того, что достал фотографии Рида Смута и Виллиса Холи, конгрессменов, которые провели законопроект о повышении пошлин почти на 20 000 импортных товаров в 1930 году. И сказал, что, по мнению многих экономистов, именно эти пошлины стали основной причиной Великой депрессии. Несложно было понять, к чему он ведет. Видишь этих двух парней, Росс? Они разрушили Америку. Хочешь, чтобы твое фото встало в ряд с ними?

Перо вышел из себя. Но и Гор не унимался. Он завелся по-настоящему. Это было понятно сразу. Росс не выходил из обо­роны. Вдруг Перо назвал Гора лжецом. «Рекламная пауза. Мы скоро к вам вернемся», — поспешил объявить я.

Наступили две с половиной минуты рекламы. Никто не дол­жен был заходить в студию в это время. Там были только мы трое. Это были первые в истории дебаты между простым гражданином и вице-президентом, и этот гражданин только что назвал вице-

президента лжецом. Однако Гор принял это достойно. Он заметил: «Я понимаю, что не всегда можно справиться со своими эмоциями».

Перо не собирался просить прощения. Но Гор сказал, что изви­няться не за что.

Когда передача закончилась и все вышли из студии, один из чле­нов администрации Клинтона подошел ко мне. «Я скажу президен­ту, что это была ошибка. Я был не прав».

В тот вечер мы собрали самую большую аудиторию, и этот ре­корд держался 15 лет. Соглашение в конце концов было подписано. Не так уж и плохо для простого парня Эла Гора.

Какого гостя программы можно назвать идеальным?

Приятно или нет разговаривать с человеком, никак не зависит от его профессии. Замечательным гостем может быть и слесарь, а государственный деятель может оказаться никуда не годным со­беседником. Всегда приятно разговаривать с человеком, который, во-первых, может внятно объяснить, чем он занимается; во-вторых, увлечен своим делом; в-третьих, относится к своему делу с юмо­ром; и, в-четвертых, в некоторой степени готов к словесному противостоянию. Именно это делало прекрасным собеседником Фрэнка Синатру. Если у гостя программы есть эти качества, зритель ни за что не станет переключать канал.

Кого вы считаете самым экстраординарным человеком из ваших знакомых?

Могу сказать не задумываясь: самым уникальным человеком двадцатого века был Нельсон Мандела. Я ездил в Южную Афри­ку на встречу с ним. Меня до сих пор потрясает, что он пригласил охранников тюрьмы, в которой сидел, на свою инаугурацию. Будь на его месте другой, случилась бы война. Такая способность про­щать поистине непостижима. Это действительно дар свыше.

Вам нравится делать программы об НЛО?

Это бывает занятно. Они всегда имеют успех, потому что большая часть населения хочет верить в инопланетян.

Однажды в 1980-е у нас был удивительный вечер. Гость был при­глашен в последнюю минуту. Я даже сам не знал, кто придет. Тэм­ми лишь сказала мне, что моим собеседником будет автор книги Communion («Контакт»). И ничего больше.

Я понятия не имел, о чем эта книга. Но мне это даже нравилось. В студию вошел очень симпатичный мужчина. Звали его Уитли Штрибер.

Сами понимаете, слово «контакт» может означать очень многое. Поэтому я сразу спросил: «Уитли, о чем именно ваша книга?»

Он ответил приблизительно так: «Знаете, однажды ночью я спал и вдруг услышал какие-то звуки, доносившиеся с заднего двора. Я выглянул на улицу и увидел космический корабль. Прежде чем я добрался до двери, она отворилась, и в комнате появились сотни маленьких человечков. Я испугался. А потом эти человечки проникли внутрь моего тела через все его отверстия».

И как прикажете это воспринимать? Я ничего не мог с собой по­делать — я расхохотался.

В наушнике прозвучал голос из аппаратной: «Держи себя в руках».

Но я был не в силах.

«Я понимаю, вам это кажется смешным, — сказал Уитли. — Но, мистер Кинг, мне тогда было вовсе не смешно».

Я спросил: «И что же было потом?»

«Потом они забрали меня к себе на корабль. Он поднялся в воздух».

Я снова не смог сдержать смех.

«А потом, Уитли?»

«Они снова проникли в меня через все отверстия».

Я сидел и представлял, как эти маленькие человечки забираются к нему в задницу. Скажите честно, разве можно не смеяться?

«И как вы считаете, что они изучали?»

Он все время повторял: «Я не обижаюсь на вас, мистер Кинг. Я понимаю, как трудно в это поверить».

После программы я спросил у Тэмми: «Вы что, решили меня под­ставить?»

И я был совершенно поражен, когда узнал, что книга стала бест­селлером и по ней даже был снят фильм.

Джимми Картер говорил, что видел НЛО. Губернатор Аризоны в них не верил, пока не увидел собственными глазами. Летчики рассказывали, что порой по ночам видят странные вещи. НЛО за­вораживают людей. Мне кажется, они не видят в них угрозы. Нам приятно узнать, что на других планетах тоже есть жизнь. Теория,

согласно которой правительство не разглашает сведения об НЛО, чтобы не допустить паники в обществе, неубедительна. Такая информация привела бы людей в восторг. Они очень хотят в это верить.

Что бы вы хотели понять?

Я очень хотел бы понять, зачем люди ходят смотреть автогонки. Неужто просыпаются утром с мыслью: «Давай-ка пойдем посмо­трим, как там поворачивают налево»?

У кого бы вы хотели взять интервью?

На этот вопрос я всегда отвечал: «У Господа Бога». И первый во­прос, который бы я ему задал, был такой: «У Вас есть сын? От Ваше­го ответа зависит очень многое».

А если серьезно, мне хотелось бы побеседовать с папой римским. Папы меня всегда очень интересовали. Я бы спросил: почему он за­хотел стать папой? Как вам удается сохранить веру? Религиозные лидеры всегда притягивали меня.

Самое удивительное, не исключено, что папа меня знает. И, видя меня на экране, может быть, выключает телевизор.

Однажды папа Иоанн Павел И сказал, что, возможно, он даст нам интервью. И это уже достижение.

Мои сотрудники очень хотели бы пригласить принца Чарльза.

Американцев привлекает монархия. Но я не так очарован, как мои зрители. Может быть, потому, что все передачи о королев­ских семьях снимают со зрителями и экспертами в студии. Что ду­мает об этом королева-мать? Но побеседовать с принцем Чарльзом мне действительно было бы интересно. Каково это — ждать, когда станешь королем? В чем тяжесть королевского происхождения? Ни за что не хотел бы оказаться на его месте. Но мне интересно, как он с этим справляется.

А еще мне бы очень хотелось познакомиться с Джеромом Сэлин­джером. Ему сейчас девяносто. Я нисколько не был похож на Хол­дена Колфилда, героя «Над пропастью во ржи», но я его понимаю. И хотя не нахожу личных параллелей, он чем-то мне близок. Сэлин­джер стал затворником, находясь на пике популярности. Почему человек вдруг может захотеть удалиться от мира? Перестал ли он писать? Или все-таки пишет, но не публикует своих книг?

Один мой знакомый любил помогать друзьям добиться невоз­можного. Когда он узнал, что я считаю невозможным взять интер­вью у Сэлинджера, хотя очень этого хотел бы, он выяснил, где живет Сэлинджер, проехал 400 миль, постучался в дверь и познакомился с его супругой. Он спросил ее, что надо сделать, чтобы получить возможность побеседовать с Джеромом. Она сказала, что он не дает интервью никому. Но если все-таки очень хочется как-то вступить с ним в контакт, лучше всего написать письмо. И не так давно я на­писал ему. Мне просто хотелось бы поговорить с этим человеком.

Какое место из тех, где вы побывали, вы считаете наиболее ин­тересным?

Атомную подводную лодку. Одна из особенностей плавания на под­водной лодке — там всегда отличная кухня. Моряки-подводники проводят в океанских глубинах по шесть месяцев подряд. Если бы при этом их еще и плохо кормили, они бы взбунтовались.

Наступит ли когда-нибудь мир на Ближнем Востоке?

Каждый раз, когда мне приходится вести какие-либо дискуссии, в которых участвуют представители Израиля и Палестины, я не могу избавиться от ощущения, что и те и другие правы. Насилие — вот что неправильно. Но принципиальная установка той и другой сто­роны совершенно ясна и справедлива: это наш дом.

«Эту землю даровал нам Господь».

«Но мы всегда здесь жили».

Споры ведутся и ведутся, и конца им не видно.

Но нужно помнить, что в установление мира в Северной Ир­ландии тоже никто не верил, однако он достигнут. Я разговаривал с сенатором Джорджем Митчеллом, который активно способство­вал его заключению. Он считает, что отношения между Израилем и Палестиной более сложны. Вражда слишком сильно укоренилась в людских сердцах.

Я общался с премьер-министром Ицхаком Рабином в ходе из­бирательной кампании в 1992 году. Он сказал: «Больше всех нена­видят войну солдаты». Он устал видеть смерть. Он говорил, что нет другого выхода, кроме мира.

У меня просто открылись глаза, когда я встретился с палестин­ской правозащитницей Ханан Ашрави на Западном берегу Иор-

дана. Она много раз была гостем моей передачи. Но только когда я сам поехал туда, я осознал, насколько близки палестинцы и ев­реи. Там не встретишься с безграмотностью. Это мы в Соединенных Штатах безграмотны. А палестинцы и евреи — прекрасно образо­ванные люди. Среди выдающихся мировых поэтов есть и евреи, и палестинцы. Их культуры очень похожи. У них почти одинаковая кухня. Это двоюродные братья. И то, что они относятся друг к другу с такой ненавистью, просто невероятно.

Я был в гостях у Ханан с моим братом Марти и моим агентом Бобом Вульфом. Мы собирались заехать к ней на часок.

Ханан стала возражать:

«Как, вы не останетесь обедать? Но мы готовили весь день! — Эти слова могла произнести моя тетя Дора. — Даже не пытайтесь отказаться, вы остаетесь!»

Она показывала мне дом, точно так, как это могла бы сделать тетя Дора. «Проходите сюда, я хочу вам показать, здесь мы только что поклеили новые обои. А теперь я покажу вам кухню».

Мы превосходно пообедали. Сев в машину, чтобы ехать обратно, мы с Марти и Бобом переглянулись. И первое, что я сказал, было: «Как эти люди могут враждовать между собой?»

Не исключено, эта проблема неразрешима. Но все-таки мне ка­жется, что в этом противостоянии тоже можно найти какой-то про­свет. Недавно специальным представителем на Ближнем Востоке назначен Джордж Митчелл. А у него верный подход ко многим вопросам. «У тебя может быть 900 неудачных дней подряд, — как-то сказал он мне. — Но все, что тебе нужно, чтобы стать счаст­ливым, — это всего лишь один хороший день».

Вы официально сменили свое имя на Ларри Кинг?

Я сменил имя в 1959 году, спустя два года после начала рабо­ты на радио. Я сделал это из-за AFTRA — Американской федера­ции артистов телевидения и радио. В этой организации двое ар­тистов не могут носить одно и то же имя. Допустим, в ней состо­ял бы кто-то еще, у кого от рождения было бы такое же имя. Тогда он должен был бы зарегистрироваться как Ларри Кинг, эсквайр, или что-нибудь в этом роде. Это очень просто. Нужно пойти в суд и объяснить судье, что хочешь изменить имя, потому что выступа-

ешь в эфире. Если среди ваших знакомых кто-то хочет поменять имя и переживает из-за этого, можете рассказать ему одну историю. В Нью-Йорке есть один судья по имени Шмак1. Если вы попадете с прошением о смене имени к нему, вам нужно очень веско обо­сновать свое решение.

Кто был самым просветленным из ваших гостей?

Их было много, но, пожалуй, больше всего мне понравилось то, что говорил мне еще на Mutual Свами Сатчидананда[91] [92]. Он сказал много удивительно мудрых вещей. Этот человек создает атмосферу поразительного мира и спокойствия. Мне кажется, на каком-то этапе своей жизни он долго молчал. И слушать его было очень интересно.

Он говорил так:

«Зачем переживать? Зачем нервничать из-за чего-то? Вы просы­паетесь утром, а на небе могут быть облака или может идти дождь. Вы заслужили это? Это как-то зависит от вас? Нет. Значит, это дар. Просто поблагодарите себя за этот дар, и ваш день будет чудесным.

Представьте, что вы пришли в ресторан, и вам принесли подго­релый тост. Каким образом вы должны действовать, чтобы его заме­нили на хороший? Что лучше: заорать на официантку: “Дура! Что ты мне дала подгоревший тост? Забери это отсюда и принеси другой!” Или сказать: “Мисс, простите, что докучаю вам, но этот тост, на мой вкус, слишком сильно поджарен. Если это возможно, принесите мне, пожалуйста, другой, посветлее, когда не будете очень заняты”?».

Я решил подбросить ему парочку провокационных вопросов. Я сказал:

«Хорошо, Свами. Представьте себе, что я пообещал отвезти вас завтра в аэропорт. Вы сообщили мне время вылета, и мы догово­рились встретиться в определенный час. Я сказал вам: “Не вол­нуйтесь. Я обязательно приеду”. Но не приехал. В результате вы опоздали на самолет. А потом я позвонил и начал оправдываться. Вы вскипели...»

«Нет, — прервал меня Свами. — Я бы не вскипел».

«Почему?»

«Потому что переживал бы за своего друга Ларри. Что с ним слу­чилось? Он не приехал в назначенное время. И как только я услы­шал бы по телефону ваш голос, вы не успели бы даже начать изви­няться, тут же сказал бы: “Как бы, друг мой? У вас все в порядке?” Я могу полететь другим рейсом. Но я рад, что с моим другом Ларри ничего не случилось. И кто же здесь хозяин положения?»

«Ладно, Свами, — согласился я. — Но хочу задать вам самый сложный вопрос, чтобы проверить прочность вашей позиции. Пред­ставьте, что вы пришли с работы раньше обычного. Вы поднимае­тесь наверх и застаете свою жену в постели с другим. Что вы будете делать в такой ситуации?»

Вместо ответа он спросил у меня:

«А что бы вы стали делать?»

«Впал бы б бешенство», — ответил я.

«Хорошо, — сказал он. — А скажите мне, что вам было бы нуж­но больше всего в тот момент, когда вы стали бы свидетелем этой сцены?»

«Не знаю, что мне могло быть нужно в этот момент».

«Вам была бы нужна информация, — ответил он. — Вы хоте­ли бы знать, что это за мужчина. Вы хотели бы знать, как это все случилось. А как лучше всего получить такую информацию? Вы должны сказать: “Я сейчас пойду вниз и сделаю чай. Надеюсь, вы присоединитесь ко мне, и мы втроем поговорим о том, что проис­ходит”. Вы — хозяин положения. Вы не ведете себя глупо. И лю­бовник вашей жены никак не сможет сказать, что вы болван. Вы берете ситуацию в свои руки, потому что это наилучший способ узнать что-то. Я не говорю, что вы не должны испытывать горечи. Я не говорю, что это не должно причинять вам страданий. Но в та­кой момент для вас нужнее всего информация».

Потом он сказал:

«Ларри, задумайтесь об этом. Как вы получаете информацию? Вы задаете правильные вопросы. Человек, которому вы их задаете, вам небезразличен. Вы умеете внимательно выслушать собеседника. А если бы вы на него орали? Разве вы получили бы нужные ответы?»

Этого я никогда не забуду. Но могу ли я жить так, как советовал Свами? Увы, нет.

Что вы узнали от своих гостей о деньгах?

Я много раз беседовал в своих передачах о деньгах — со Сьюз Орман1, с министрами финансов. Я знаю теперь, что деньги дела­ются деньгами и что только богачи могут позволить себе не ходить на работу. Иными словами, даже если вы — просто водитель авто­буса на пенсии, вы имеете полное право считать себя богачом.

Есть ли что-то такое, чего вам не хватает в ваших про­граммах?

Больше всего, пожалуй, мне не хватает разговоров о спорте. Раньше, на радио Mutual, у меня была возможность много говорить об этом. Но на CNN такого нет. Yankees — отстой! Dodgers — мо­лодцы! Неважно, что вы думаете о спорте. Потому что все это — лишь игра, а об игроках вы можете думать, что хотите. «По-моему, у Рафаэля Фуркала рука тверже, чем у Дерека Джетера. Пит Роуз заслужил место в Зале славы!» И что они могут со мной сделать?

С журналистом Диком Янгом случилась как-то одна история, когда он в своей газетной рубрике обругал какого-то спортсме­на чуть ли не последними словами. Он даже назвал его худшим из всех людей на земле. А на следующий день он случайно наткнулся на него и тут же заявил: «Ничего личного».

Вас раздражают поклонники, которые просят автограф?

Томми Ласорда из Dodgers рассказал мне однажды такую исто­рию. Когда ему было 12 лет, он стоял с отцом у выхода со стадиона «Поло Гранде».

Вышел один из игроков.

«Можно попросить ваш автограф?» — спросил Ласорда.

«Катись отсюда, пацан».

Через восемь лет Ласорда играл на месте питчера в одной из ко­манд и столкнулся на поле с тем самым игроком.

В первый раз Ласорда ударил его в плечо.

Во второй раз — по ноге.

Когда он в очередной раз оказался рядом с ним, тот закричал на Ласорду: «Эй, парень!..»

Известная финансистка и телеведущая (ее часто называют телевизионным финансовым гуру). Ведет собственную программу на CNBC, посвященную финансам и экономике.

«Урод!» — крикнул Ласорда ему в ответ.

А потом, встретившись с ним после игры, сказал ему: «Нужно давать автографы».

Вы выступаете по самым разным поводам. Что вы можете по­советовать тому, кому доведется произносить надгробную речь?

День кончины Боба Вульфа стал одним из самых печальных дней в моей жизни. Позвонила его дочь, и я снял трубку:

«Привет, как дела?»

«Папа умер», — ответила она. Я прямо-таки рухнул на кровать.

Мой продюсер Венди понимала, насколько я подавлен, и пред­ложила отправить на похороны небольшую группу представителей CNN. Я не любитель подобных церемоний, но на этот раз собирался сказать несколько слов в память о товарище. Я хотел, чтобы моя речь, несмотря на трагичность момента, была все же не слишком мрачной. Малая толика юмора всегда к месту.

Похороны были роскошными. Боб был так известен, что на ули­це у синагоги установили динамики, чтобы те, кто не попал внутрь, могли тоже слушать службу. Боб был агентом Ларри Берда. Но Лар­ри стеснялся выступать. Заключительное слово было предостав­лено мне.

Поднявшись, я начал так: «Если в конторе у Боба звонил теле­фон, и на одной линии был Ларри Берд, а на другой — я, то как вы думаете, кого он оставлял ждать?»

Конечно, шутить гораздо легче, если вы не любили того, кого хоронят.

Когда хоронили Эла Джолсона1, кто-то заметил: «Ого, вот это толпа!»

И по-моему, комик Джордж Джессел ответил на это: «Нуда, они все пришли убедиться в этом собственными глазами».

И, насколько я помню, тот же Джессел произнес на похоронах голливудского импресарио Гарри Коэна: «Дайте людям то, что они хотят, и они будут приходить снова и снова».

Но лично я больше всего люблю старый анекдот про похороны, где раввин заканчивает надгробное слово и обращается к пришед-

Эстрадный артист, певец и кинсактер.

шим, предлагая теперь кому-нибудь из них сказать что-нибудь до­брое об усопшем.

Никто не встает.

«Что, никто не желает выступить?» — спрашивает раввин.

Все сидят, не шелохнувшись.

«Разве нельзя сказать о покойном совсем ничего хорошего?» — недоумевает раввин.

И тогда наконец один человек встает и заявляет: «Его брат был еще хуже».

Было ли такое, чтобы гость, разозлившись, ушел с вашего шоу?

В 2007 году, впервые за 20 с лишним лет эфира, гость покинул студию CNN во время программы. Этим гостем был пластический хирург, который делал операцию матери Кейни Уэста1, после которой она скончалась. Доктор Джен Адамс. Он сам согласился на интервью. Но родственники Уэста попросили его не выступать. Когда хирург приехал на студию, его поверенный советовал ему не давать интер­вью. Поэтому в самом начале программы он заявил, что уважает же­лание семьи покойной и не станет ничего говорить. Потом отстегнул микрофон и ушел. Я не особо расстроился. Я впадаю в бешенство, когда кто-то из моих родных опаздывает на обед, но тут я не стал бе­ситься, несмотря на то что это был прямой эфир на национальном канале. Я просто сказал: «О’кей, у нас рекламная пауза».

После паузы мы продолжили эфир с участием зрителей в студии.

Помню еще случай, когда гость, вернее, гостья покинула студию. Это было еще в мою бытность радиоведущим. Никогда не забуду ту даму. Ее звали Мики Дан. Она была медиумом. Перед началом эфи­ра я поинтересовался у нее: «Объясните мне, пожалуйста, одно. Вы утверждаете, что можете проникнуть в разум Джеки Кеннеди[93] [94]. Мы с вами находимся в Майами. Она — в Хианнис-Порт. Между вами и ею примерно 40 млн других женщин. Так как же вам удается добраться до Джеки, не наткнувшись ни на кого из этих сорока миллионов?»

Она не смогла объяснить мне, как она делает то, что якобы делала.

И в конце концов ушла.

Что вы чувствовали, разговаривая с Владимиром Путиным?

Я обнаружил, что беседовать с ним очень занимательно. Больше всего меня поразило то, что он сказал, когда речь у нас зашла о лю­бимых уголках земного шара. Он недавно побывал в Нью-Йорке. Я спросил, понравился ли ему этот город. Он ответил, что там хо­рошо, но не это его любимое место.

«А какое же тогда?» — спросил я.

И он ответил: «Иерусалим».

Я был поражен. Оказалось, он бывал там еще во время своей службы в КГБ.

И еще не раз он удивлял меня. Помните затонувшую русскую подлодку? Я спросил у него: «Так что же на самом деле случилось с подводной лодкой?»

И он ответил: «Она утонула».

Вот и все. Просто утонула.

«Ну ладно, утонула так утонула».

Расскажите о ваших завтраках в Nate n'AL

На восьмой странице меню у них есть сырная закуска Ларри Кинга. Но, когда я прихожу туда, я не чувствую себя Ларри Кин­гом. Я просто посетитель, зашедший позавтракать в компании друзей.

Вот, например, Сид. У Сида больше друзей, чем у любого другого известного мне человека. Он очень заботится обо мне. Если со мной что-то случилось, он теряет покой и сон. Сид отказывает за меня людям, потому что я не умею говорить «нет». Еще одна характерная черта Сида: он может проиграть все футбольные пари в воскресе­нье, за исключением одного — того, что заключил со мной. И надо видеть, как он радуется, получая свой выигрыш. Будто остальные проигрыши вообще ничего не стоят.

Сид знаком с Эшером с детства. Даже теперь, когда его мучает артрит, Эшер склонен видеть во всем только положительное. Он доволен тем, что может за двое суток предупредить нас, что пой­дет дождь. В последнее время у Эшера проблемы и с позвоночни­ком, так что он не может больше присоединяться к нам каждый день. Когда он появился в ресторане в день выборов, его встре­тили овациями.

Говорим мы обо всем. За полчаса мы успеваем обсудить средства от астмы, происхождение «гусиного шага», Сару Пэйлин1, новый фильм Билла Маэра, пользу витамина Е для потенции, ограбления банков Вилли Саттоном, питчеров Dodgers, стейки в Dan Tana’s, законы об оружии и наглых лас-вегасских девиц. Наша компания может решить любую проблему. Не исключено, что решение будет неверным, но уж что-нибудь мы точно придумаем.

Еще мы ведем охоту на ирвинизмы. Это такие выражения, кото­рые не может употребить ни один человек в мире, кроме Ирвина. Ирвин — очень успешный бизнесмен, но порой может выдать что-нибудь вроде: «Слушай, Ларри, a CNN будет транслировать ина­угурацию?» После того как губернатора Иллинойса РодаБлагоевича уличили в попытке продать сенатское кресло Барака Обамы, Ирвин спросил: «А как вы считаете, это повредит политической карьере губернатора?»

Заявления Ирвина всегда дают Джорджу повод для шуток: «И этот человек выписывал рецепты на лекарства?»

Джордж раньше был продюсером шоу Laugh In. Он — демократ и смотрит канал Fox. В такое лично я верю с трудом. Но он возража­ет: «Если интересуюсь дорожной аварией, это не значит, что я по­лучаю от этого удовольствие».

И просто прекрасно, что для равновесия у нас есть Дуайт — стой­кий республиканец. Дуайт купил дом под ключ, якобы совершенно готовый к заселению. Прошло уже 12 месяцев, как там идут «не­большие доделки», а в доме он так и не живет.

Следующий в нашей теплой компании — Бадд. Он всегда мол­чит, держится за подбородок и ничего не ест.

Зато можно гарантировать, что, если официантка Глория прине­сет подгорелый тост, Бадд никогда не станет на нее кричать. А если нас обслуживает Вики, то она обязательно предупредит, чего не сто­ит сегодня заказывать.

Иногда у нам присоединяется Сэм. Он раз десять прослушал цикл семинаров Дейла Карнеги, 50 раз смотрел Tuesdays with Morrie («Вторники с Морри»)2 и 60 раз ходил на Dances with wolves («Танцы [95]

с волками»)1. Сэм всегда сидит рядом с Брюсом, музыкальным про­моутером. Брюс однажды познакомился со спортсменкой из бра­зильской команды по пятиборью. Она была примерно на фут его выше и на 30 лет моложе. Когда они пришли к судье зарегистри­ровать брак, он был весь заросший, нечесаный, с огромной боро­дой. Судья взглянул на невесту, на жениха, снова на невесту, а по­том неуверенно обратился к ней: «Вы делаете это по доброй воле и без принуждения?»

Они женаты вот уже двадцать пять лет.

С нами еше Майкл Винер. Он каждый день завтракает дважды. Думаете, бутерброды с индюшатиной и печеные бобы — это не­сколько чересчур? А что вы скажете о куриной лапше на завтрак?

Иногда Майкл приводит с собой свою дочь, Тэйлор Роуз. Однаж­ды она вслед за отцом заказала куриную лапшу, а потом заявила, что не будет ее есть.

«Слышала когда-нибудь про Мафусаила? — спросил у нее я. — Он прожил 900 лет. И все потому, что каждый день все эти 900 лет ел на завтрак куриную лапшу. А как только однажды не поел, так тут же упал и умер».

«Ты что, был знаком с Мафусаилом?» — спросила она.

«Конечно! — ответил я. — Он каждое утро завтракал за этим столиком».

Каково в вашем возрасте быть отцом сыновей, которым всего 8 и 9 лет?

Эта тема заслуживает отдельной главы.

Фильм Кевина Костнера. Получил семь «Оскаров», признан лучшим филь­мом 1990 года.