Сын

Я никогда не говорил никому, кто мой отец, если только меня не спрашивали прямо: «А Ларри Кинг — твой отец?»

Так я поступаю и по сей день. Не так давно я брал напрокат ма­шину в Hertz, и парень за конторкой, взглянув на мои водительские права, переспросил: «Ларри Кинг?»

«Да, сегодня я без подтяжек», — ответил я.

Он только рассмеялся.

Я всегда помнил, чему учила меня мать. Она говорила: «Будь самим собой. Как только ты попытаешься воспользоваться именем отца в своих интересах, ты перестанешь быть мужчиной. — Она очень твердо внушала мне это. Она повторяла: — Я назвала тебя Ларри, потому что так было нужно. Ты знаешь о своем происхожде­нии. И никто не будет с этим спорить. Не исключено, что твой отец не будет рядом с тсбой и не признает тебя, когда ты этого захочешь. Но в глубине души он тебя любит. И обязательно наступит день, когда он окажется рядом. Но вырастить тебя — моя забота».

Мои мать и отец встретились в 1958-м— примерно через год по­сле того, как отец приехал в Майами. Она играла в боулинг, а он брал интервью у людей на улице.

Она была от него без ума. Она тогда очень любила ходить в кино. И отец заключил с ней пари. Может быть, это было сказано в шут­ку, но он как-то заявил ей: «Спорим, ты не сможешь прожить неде­лю без кино». В тот момент их отношения приближались к концу, но после этого она вообще никогда больше не ходила в кинотеатр. Никогда. Ни разу. Даже когда прошли годы и я просил: «Мам, ну давай сходим в кино», — она неизменно отказывалась.

По-моему, такая любовь — это просто сумасшествие. Любовь моей матери к отпу была так сильна, что с момента их знакомства до самой смерти она собирала вырезки из газет и бережно их хра­нила. У меня остались огромные коробки с этими вырезками. Когда я спросил ее, почему она так делала, она ответила мне: «Это лучший способ дать тебе узнать, кем был твой отец».

Когда я появился на свет, их отношения уже закончились. Я ро­дился 7 ноября 1961 года. Официально они развелись в 1962-м. Через год отец вновь женился.

Когда мать познакомилась с отцом, у нее уже было трое детей. Наверное, ей тяжело было растить четверых одной. Она работала на двух работах: в химчистке и в винном магазине. Я всегда восхи-

щался ею. Меня помогали растить старшие сестры. А мой старший брат был военным, так что я не часто видел его.

Отца я не видел никогда, но, кажется, его имя всегда было у всех на устах. Сегодня его знают во всем мире, но тогда, в конце 1960-х, его называли Мистером Майами. Я был фанатом Dolphins, и в сере­дине дня всегда настраивался на его спортивные передачи. Я слушал его репортажи, сидя с транзистором на стадионе Orange Bowl и гля­дя через трибуну на него в комментаторской кабинке.

Может быть, это странно, но мне тогда казалось, что нас что-то связывает. Хотелось ли мне тогда оказаться рядом с ним в кабинке комментатора? Хотелось ли поговорить с ним? Конечно. Но, слушая его, я чувствовал, что он и так говорит со мной. Я вбил себе в голову, что он знает, что я на стадионе. Хотя, конечно, он об этом не знал.

Когда мне исполнилось девять, мать снова вышла замуж.

Ее больше нет, и она не может рассказать об этом. Но мне все-таки кажется, что она вышла замуж лишь для того, чтобы в се­мье был мужчина. Ричард Лав был очень хорошим человеком. Он никогда не пытался лезть не в свое дело. И говорил мне, как и мать, что однажды мой отец обязательно придет ко мне.

А потом жизнь моего отца вырвалась из-под контроля. Miami News вышла с заголовком на первой странице: «Ларри Кинг аре­стован».

Я был в пятом классе. Родители других ребят в школе много го­ворили об этом. К этому времени я подрос, и одноклассники стали меня дразнить. Они говорили: «У твоего отца куча денег. Почему же ты вечно без гроша?» Мне хотелось защитить его. Но я не знал, что мне защищать. Я рос, не понимая, почему мы с ним не обща­емся, и вдруг теперь я стал ответственен за его проблемы. Много чего я передумал тогда. Я ведь даже не знал, думает ли отец обо мне хоть когда-нибудь.

У меня было свидетельство с рождении. Еще у меня было пись­мо, которое дала мне мать, сказав, что оно от отца. Оно было напе­чатано на фирменном бланке радиостанции, на которой он работал. Не знаю, писал ли он его на самом деле. Может быть, его написала моя мать, ведь письмо было напечатано на машинке. Но это письмо

помогало мне сохранять присутствие духа, когда я всерьез задумы­вался над тем, кто же я такой.

В письме было сказано: «Я совершал ошибки в своей жизни. Но ты — не ошибка. Пусть я не с тобой, но ты навсегда останешься моим сыном. Будь добрым со своей матерью». В трудные времена я всегда обращался к этому письму.

После ареста отца меня совсем затравили, и мать просто вы­бивалась из сил, стараясь защитить меня. Тогда она посоветовала: «Давай какое-то время ты будешь Ларри Лав. А когда все успокоит­ся, ты снова сможешь говорить, что тебя зовут Ларри Кинг». Мой отец уехал из города, и в течение нескольких лет я действительно говорил всем, что меня зовут Ларри Лав. Сейчас это выглядит глу­по, но в то время моя мать поняла, что мой мир рухнул, и дала мне самый лучший в той ситуации совет.

Когда я достиг того возраста, что мог заказать себе личную кре­дитную карточку, мне отказали из-за плохой кредитной истории моего отца. Мне пришлось прийти в банк вместе с матерью и за­явить: «Я — Ларри Кинг-младший, у меня другой номер социально­го страхования. Проблемы с финансами были не у меня». Я никогда не пытался использовать имя отца, и я не заслуживал, чтобы меня наказывали за его ошибки.

Я помню, нередко мне говорили, что я веду себя так, словно я старше, чем на самом деле. Теперь я понимаю, что, вероятно, так и было. Мне рано пришлось повзрослеть. Моя мать была достаточ­но сурова со мной, по крайней мере больше, чем другие матери со своими детьми. Не думаю, что я смог бы достичь успеха в биз­несе, если бы не воспитание моей матери. Она заложила в меня необходимый фундамент.

Моим первым местом работы стал McDonald’s. Я делал соусы. Филе-о-фиш. Потом меня повысили: я стал готовить картошку фри. Затем — главный по грилю. А потом вырос до кассира. В конце концов я стал помощником менеджера ресторана. Это было круто! Я должен был ходить на работу в галстуке. Мать обязательно при­ходила в наш ресторан по воскресеньям. Она могла часами сидеть и наблюдать, как я работаю. Она смотрела на меня и сияла от гор­дости. Ведь это ее сын был помощником менеджера.

Потом в McDonald’s запустили рекламную кампанию. В рекламе сняли гендиректора компании, который говорил: «Моим первым местом работы был McDonald’s». Я был классическим примером ис­тинности этой рекламы. И сейчас я могу зайти в любой ресторан McDonald’s и, услышав определенный сигнал, понять, что у них за­канчиваются биг-маки.

В 1979-м я собрался поступать в колледж. Я хотел учиться в Уни­верситете Майами. И всегда мечтал играть в Hurricane[58]. Я разгова­ривал с матерью, и она сказала: «У меня нет столько денег, чтобы отправить тебя в университет. Но если ты начнешь учиться в Обще­ственном колледже Дейда и у тебя будут хорошие оценки, то смо­жешь получить стипендию, а уж я помогу всем, чем смогу». Я только потом узнал, что она перезаложила наш дом, чтобы помочь мне попасть в Университет Майами.

К этому времени мой отец вернулся в Майами. Помню, как в ка­нун Нового года я пошел на свидание. Мы пошли в ресторан, танце­вали. А когда ехали домой, я включил радио и услышал, как мой отец говорит: «Я еще четыре часа буду в Dupont и продолжу свой репор­таж отсюда». Я проводил девушку, развернулся и поехал в Dupont. И весь остаток вечера я просидел там, глядя на него. Я не подходил к нему. Просто сидел и смотрел.

Где-то в глубине души мне хотелось подойти к нему в перерыве и представиться. Но я очень уважал свою мать. А она всегда гово­рила, что он будет рядом со мной, когда придет время. «Я еще к это­му не готов, — думал я. — И он тоже не готов». Мне просто хоте­лось быть к нему поближе. То же самое я чувствовал, когда ходил в Orange Bowl, слушал его репортаж об игре по приемнику и смо­трел на него. Я испытывал почти такое же чувство успокоения. По­смотреть вживую эфир из Dupont Plaza — это максимум, что я мог себе позволить на тот момент.

Когда я стал учиться в колледже Дейда, многие говорили: «Почему ты не хочешь попытаться поработать на радио?» Я был таким же об­щительным и открытым, как отец. И однажды я действительно про­шел пробы и получил место диджея на WMDS. Мне сказали: «Парень,

у тебя есть то же, что и у твоего отца». Но я никогда не задумывался о подобной карьере. Наверное, так я просто чувствовал себя ближе к отцу. Но вместе с гем это все время вызывало вопросы. Я теперь по­стоянно слышал: «Почему твой отец никогда о тебе не упоминает?»

После двух лет учебы в колледже Дейда я получил возможность поступить в Университет Майами. Я комментировал футбольные игры на студенческой радиостанции. А после стажировки получил работу на местной станции WNWS. Мама всегда слушала мой эфир и делала записи для себя. Она говорила, что поступала точно так же, слушая передачи отца. Она посоветовала мне перестать вставлять в речь «Ух-х-х-х», следить за тем, как я делаю паузы, и еще кое-что. Некоторые из работников станции знали моего отца. Я чувствовал, что рано или поздно мы должны с ним столкнуться. Потом я стал вести ночное шоу. И в то же самое время отец вел свою программу на Mutual. И мы были конкурентами примерно месяца три.

А затем мама сказала: «Знаешь, это как-то нечестно, что ты пред­ставляешься, как Ларри Кинг-младший. Так ты никогда не вый­дешь из его тени. Ты должен понять, чего ты можешь достичь сам, а не как его сын. Лучше вернись к тому имени, которое носил твой отец, прежде чем начал работать на радио». И я стал выходить в эфир под именем Ларри Зайгера.

Я заканчивал учиться, когда WTVJ — телеканал, на котором на­чинал работать мой отец, — предложил мне работу.

«Как поживает ваш отец?» — спрашивали меня те, кто знал его.

«Нормально», — отвечал я.

У меня хорошо получалось притворяться. Если кто-нибудь гово­рил мне: «Я знаю вашего брата Энди», — я отвечал: «Замечательно, передавайте ему привет!» Но на что я рассчитывал?

На телестудии я зарабатывал восемь долларов в час и старался работать как можно больше, в том числе в выходные. И я стал спра­шивать себя: «Действительно ли мне это нравится? Или я просто гонюсь неизвестно за чем?»

Мне предложили работу в Юго-Восточном банке, я должен был руководить небольшой группой сотрудников. И подумал, не попро­бовать ли себя в менеджменте. Может быть, как раз это мне под­ходит. Я как раз был в банке, когда мне позвонила мать.

«Тебе сегодня предстоит ответить на много вопросов», — преду­предила она.

«Что случилось?»

«У твоего отца случился сердечный приступ».

«Он жив?»

«Насколько я знаю, да».

«По-моему, нужно его навестить».

«У твоего отца только что случился сердечный приступ, — сказа­ла она. — Последнее, что ему нужно, чтобы перед ним вдруг появил­ся ты».

Я послал в больницу открытку. Не знаю, получил ли он ее. Может быть, она так и не дошла до него или потерялась среди других по­сланий. Но мне необходимо было это сделать.

В 1989 году я получил работу в American Express. В Miami Herald примерно в то время появилась большая статья об отце. Он упоми­нал обо всех своих детях, кроме меня. Точно так было, когда выхо­дили книги отца. Я сразу же смотрел в них страницу с посвящени­ями, потому что очень хотел увидеть там и свое имя. Но ни разу не видел. Но это не слишком трогало меня, а статья в Miami Herald задела. Но благодаря ей я осознал, насколько изменилась моя соб­ственная жизнь. Я работал в компании из списка Fortune 500, и по­добные истории могли отразиться на моей репутации. Когда вышла статья, коллеги по American Express начали спрашивать меня, дей­ствительно ли он мой отец. И когда я говорил «да», то удивлялись, почему обо мне нет ни слова в статье. Полагаю, к этому времени и моя мать начала несколько переживать по этому поводу.

В 1992 году, перед тем как я женился, мы с Шэннон поместили в газетах объявление о нашей помолвке. Ну, сами знаете, как поло­жено писать в таких случаях: «Отец жениха — Ларри Кинг. Мать — Аннет Кэй Лав». Через несколько дней нам пришло письмо. Его открыла Шэннон. Письмо оказалось составлено из вырезанных откуда-то букв, наклеенных на лист. Как послание с требованием выкупа из кино. «Кто ты на самом деле такой?»

«И долго ты еще собираешься жить со всем этим?» — спросила Шэннон.

«Всю жизнь».

Потом мать узнала, что серьезно больна. Она не сказала мне об этом сразу. Но у нее определили рак, и, вероятно, она поняла, что ей осталось недолго. Теперь мне совершенно понятно, что перед смертью она больше всего хотела выполнить обещание, которое дала мне, когда я был ребенком. «Придет время, и твой отец будет с тобой».

Она связалась с отцом и все ему рассказала. Хотелось бы мне знать, что за разговор у них был.