ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРАХ
«Река» становилась все беспокойнее. В середине 1982 года государственный внешний долг Мексики превысил 80 миллиардов долларов — предельная сумма, которую, с нарастающей очевидностью, страна не смогла бы выплатить, притом что цена на нефть на мировом рынке падала. В августе песо сильно обесценилось, вогнав мексиканскую экономику в тяжелую депрессию, которая продлилась до конца десятилетия.
Падение песо подтолкнуло к кризису и P&G. Фактически, весь объем производства компании — по внутренним подсчетам, 98,5% — был ограничен продуктовыми категориями, попадающими под ценовой контроль, что заставляло ее приобретать сырье по мировым ценам для производства продукта, цена на который покрывала только «половину мировых цен на сырье», как выразился Давила, в 1983 году унаследовавший неблагоприятное состояние дел от Саломона. К 1984 году стоимость сырья достигла 70% от общего объема продаж. Мексиканское правительство в ответ на давление со стороны Международного валютного фонда сильно сократило список разрешенных для ввоза товаров, усугубив нехватку сырья. Тем временем затраты на финансирование компании опасно возрастали. Заимствованный доллар, равнявшийся 25 песо в конце 1981-1982 финансового года, вырос к концу 1982-1983 финансового года до 150 песо. И в обстановке этого удушающего финансового давления резко сокращались контролируемые компанией доли рынка: в 1983-1984 годах порошки потеряли 8%, а туалетное мыло — 6%, после утраты 9,5% в предыдущем году33.
Procter & Gamble силилась удержать шаткие позиции. Департамент закупок и распределения выходил на бушующие рынки, борясь за стабилизацию затрат компании. Компания значительно ужесточила условия сбыта, уменьшив сроки платежей в попытке опередить национальную гиперинфляцию. Департамент разработки продуктов с удвоенным рвением старался заменить импортные сырьевые материалы местными аналогами, которые могли бы оставить качество продукта неизменным. Департамент маркетинга нормировал использование мер по поддержанию ослабленных брендов; производственный департамент карал заводы за неэффективность34.
Обстановка стала настолько неблагоприятной, что руководство почувствовало себя вынужденным принять наконец решение об уходе из страны. Одиннадцатого июля 1986 года финансовый директор отделения P8<G Mexico Дж. С. Лафферти представил главе латиноамериканского отделения P&G
Джорджу Монтойе доклад, «обозначивший финансовые последствия полной остановки дел в Мексике». Монтойя передал доклад Артцту с комментарием: «К вашему сведению. Так как вопрос уже поднимался несколько раз, теперь мы готовы». Артцт добавил рукописную пометку: «Довольно страшный прогноз. Мы надеемся решить проблему». Смейл приписал: «Неплохо бы!»35
В самой же Мексике тем временем воцарились совсем другие умонастроения. Состоящее теперь в основном из местных менеджеров, десятилетиями налаживавших дела, отделение P&G Mexico на дне кризиса приняло решение не просто терпеть убытки и экономить, но и использовать возможности для укрепления своей стратегической позиции. «Если бы можно было обобщить в одной фразе нашу концепцию управленческого подхода в худшие времена в Мексике, — говорил Давила в 1984 году, — то она звучала бы так: мы в бизнесе надолго»36. Например, когда конкуренты пытались сохранить объемы продаж и компенсировать сокращение продаваемых категорий продуктов путем возврата к использованию розничных скидок и методов интенсификации продаж в противовес повышению цен, P&G пошла другим путем. Компания констатировала кратковременные потери в объемах, но мужественно терпела до их стабилизации, когда началась пора восстановления, пусть даже при общем сужении рынка37.
Самой первой и главной задачей компании была защита потребительской ценности и качества брендов. Вынужденная, по словам Давилы, производить товары «из сырья, которого иногда просто не было», компания адаптировала рецептуру под местное сырье. При этом руководство требовало, чтобы изменение состава не ухудшило продукт, и во время напряженных поисков местными менеджерами и руководством компании подходящих решений стандарты качества оставались неизменными. В действительности же многие из добытых на месте заменителей, к которым прибегли во время кризиса, оказались даже лучше по своим качествам и продолжали использоваться, даже когда ограничения на импорт ослабели38.
Что касается маркетинга, то тут компания уже научилась беречь и использовать ресурсы для поддержки бренда. «Там, где нас учил опыт, они приносят наибольшую пользу», — говорит Давила. Кризис заставлял все больше концентрировать расходы: в 1983 и 1984 годах компания полностью отдала 84% своих маркетинговых ресурсов на распространение рекламной информации, а еше 6% было затрачено на теле - и радиоролики. Давила подсчитывает: «Итого на 90% поддержка брендов заключалась в производстве нашей рекламы, в обеспечении долгосрочного благополучия бизнеса. А большая часть от балансовой суммы <...> пошла на долгосрочные программы раздачи образцов порошка покупателям стиральных машин и молодым матерям»39.
Аналогичная твердость принципов царила в компании и еще на одном фронте — в области человеческих ресурсов. «Условия казались почти скверными», — замечает Давила. «Компания, — соглашается Саломон, — переживала времена, в которые волосы вставали дыбом». Размах кризиса подтверждался урезанием схемы участия в прибыли компании в 1983 году. Но мере того как условия ухудшались и инфляция опережала рост зарплаты, неизбежно нарастала тревога в офисах и на заводах компании. «Ситуация, — как выражается Давила, — требовала повышенного внимания к нуждам работников организации. Это было основным приоритетом ее повседневной деятельности». «Хотя компания и цеплялась за каждое песо, она сделала необычный и очевидный акцент на обучение, — объясняет Давила, — чтобы поднять дух и показать корпоративную заинтересованность в личном росте работников». В этих же целях компания стремилась платить людям настолько хорошо, насколько позволяли тяжелые обстоятельства, и даже увеличивать штат. «Продолжайте считать организацию главным приоритетом, — призывает Давила. — Заботьтесь о людях, и они будут заботиться о брендах»40.