Открытие золота. Опустевшие города. Жизнь прииска. Пьянство. Женский вопрос. Сказочная Лола Монтез.

У истоков австралийских традиций

В 1849 году в Калифорнии было найдено золото, и волна энтузиазма прокатилась по миру, достигнув берегов Ав­стралии. Новость начала волновать воображение. Желание схватить за хвост госпожу удачу овладело умами небольшой компании австралийских парней. Они отчалили от родных берегов, чтобы попытать счастья в другой части света — Америке. Найдут они золото или нет, это еще неизвестно, но парни собирались весело провести время.

Среди этой веселой кохмпании находился молодой чело­век, кузнец, которого звали Эдвард Харгрейве, англичанин по происхождению. Харгрейве жил в местечке Батурст, не­подалеку от Сиднея. Не имея никакого понятия о геологии, он тем не хменее был человекохм наблюдательным и заметил, что почвы на золотых приисках Калифорнии напоминают почвы его родного городка. И если в Калифорнии это озна­чало присутствие золота, то почему бы не предположить, что золото есть и там?!

Не поделившись ни с кем своими мыслями, Харгрейве поспешил обратно в Сидней, чтобы проверить возникшую догадку. Он оказался прав. Батурст располагался прямо на золотой жиле. А через несколько недель еще более бога-

тое месторождение было открыто в местечке Балларат, в ста километрах от Мельбурна.

Прошло около года, прежде чем мир впервые заговорил об австралийском золоте. А после того, как какой-то або­риген приволок самый большой из обнаруженных в мире самородков весом в 43 килограмма, люди устремились сюда со всех концов света. Местные фермеры оставляли свои стада и спешили на прииски, ремесленники бросали свои занятия, купцы закрывали лавки, слуги бежали от господ, солдаты изменяли присяге. Целые команды дезертировали с кораблей, офицеры следовали за матросами. Чиновники, торговцы, образованные люди — все спешили испытать удачу. В одном из донесений говорилось: «За последние три недели город Мельбурн практически остался без мужского населения, дома опустели, торговля замерла, и даже школы закрыты...» На весь Мельбурн остался один-единственный полицейский. Вооруженные ломами и лопатами, толпы мужчин, женщин и детей потянулись к приискам.

Прииск выглядел своеобразно. Обычно старатели жили в палатках, которые беспорядочно разбивались вокруг золотоносных шахт. А возникающие тут же магазины, пив­ные, булочные и лавки мясников располагались строго в ряд, образуя своего рода улицу, которую жители палаток назы­вали городом.

Мебель в палатках была упрощена до минимума: кро­вать, устроенная наподобие гамака и застланная мешками, да старый сундук, заменявший стол. В сундуке хранились хлеб, рис, кофе, чай, сахар. Мясо подвешивали высоко на де­реве или на вершине палатки, чтобы оно не досталось со­бакам. Немногочисленная одежда складывалась и служила подушкой.

Если старатель задерживался на одном месте подольше или на зиму, то у входа в палатку сооружался очаг. Походная кухня была укомплектована чайником, котелком, сковород­кой и чугунком. Жестяная кружка заменяла также и ложку.

У самых хозяйственных мужиков имелась еще и вилка. Всю эту кухонную утварь старатель всегда носил с собой. Нож засовывал за пояс, жестяная кружка свешивалась с ремня, а чугунок и сковородку носил на плече, подвесив на кирку. С такими пожитками было легко передвигаться в поисках лучшего заработка. Старатель мог в течение часа свернуть палатку, сложить мешки и уйти.

Если человек отправлялся в дальний путь, то к его сна­ряжению прибавлялось еще скатанное одеяло, перекинутое через плечо и подвязанное за концы веревкой. Экипиро­ванный таким образом, он путешествовал по бушу и мог устроить себе ночлег под каждым деревом. Обычно путе­шествующий устраивался на ночлег возле источника воды, разводил костер и подвешивал котелок. Затем доставал ку­сок мяса и поджаривал его на сковороде. После ужина все остатки отдавал своему неразлучному компаньону — вер­ному псу, а затем собирал побольше веток, чтобы костер горел всю ночь.

Расчистив место для себя и собаки, подложив под голову полено и накрывшись одеялом, человек засыпал. Снились ему далекий дом, родные края и близкие люди. Иногда ему удавалось мирно проспать до утра. Но бывали ночи, когда пес вдруг начинал неистово лаять и рваться в темноту. Чело­век просыпался, настороженно вглядываясь в ночь, и на вся­кий случай тянулся за оружием. Чаще всего чужак оказы­вался таким же старателем, кочующим в поисках лучших мест или заблудившимся в буше. Но иногда можно было по­встречаться и с лесными разбойниками. Те могли ограбить и, привязав жертву к дереву, оставить ее на съедение муравьям и москитам. Если везло, то пострадавшего вовремя спасали, но чаще находили привязанный к дереву скелет. Поэтому практически никто не путешествовал с золотом. Обладате­ли драгоценного металла обычно сдавали его на хранение местным властям, а те под охраной переправляли его в банки Мельбурна или Сиднея.

Если же ночной гость оказывался не разбойником, а та­ким же бедолагой, то путники, делясь едой и новостями, сидели у костра, покуривая трубки, а на следующий день продолжали путь уже вдвоем. В небольших поселениях они покупали хлеб, мясо, муку. Чай, сахар и соль всегда носили с собой. По дороге охотились на попугаев и поссухмов...

Придя на новое место, старатель разбивал палатку, а ря­дом сооружал конуру для пса. По неписаным законам ни­кто не имел права войти в чужую палатку, не подав голоса. Хозяин палатки мог выстрелить без предупреждения.

Днем палаточный городок пустел — обитатели работали на приисках. На закате, уставшие и голодные, они возвра­щались в лагерь, молча приносили воды, разводили костры и жарили мясо. Тишина нарушалась лишь потрескиванием костров, шипением сковородок и воем проголодавшихся псов.

Наконец голод утолялся, и молчание нарушалось. На­чинались бесконечные разговоры, кто-то затягивал песню. Постепенно шум стихал. Теперь были слышны лишь гром­кие возгласы пьяных, возвращавшихся из пивных. Пья­ные искали свои пристанища среди нескольких тысяч бес­порядочно разбросанных палаток. Это было делом нелег­ким даже для трезвого. Они кричали, будя уже заснувших и спрашивая у них направление. Сопровождаехмые руганью, они в конце концов затихали где-нибудь под деревохм, так и не найдя своего жилища. И так день за днем, месяц за ме­сяцем.

Чрезмерное потребление спиртных напитков вообще было явлением обычным на ранней стадии развития Австра­лии, но после открытия золота эта проблема усугубилась. Питейные заведения росли как грибы. Вскоре количество их достигло одной пивной на каждые семьдесят пять человек, включая женщин и детей. Местные судебные власти не успе­вали слушать дела, связанные с преступлениями на почве пьянства. В газетах то и дело попадались такие перлы:

«Вчера слушалось дело гражданки Катерины Г., обвиняемой в совер­шенном безразличии к окружающему миру с его страданиями и радо­стями. Она была найдена в зверски пьяном состоянии...» Или: «Обви­няемая в нетрезвом состоянии пытсьюсь, упираясь в стену, составить гипотеуу прямогоугла, образованного стеной дома иулицей...»

На золотых приисках процветал еще и такой прибыльный бизнес, как «поставка девочек». Представителям этого бизне­са, периодически наезжавшим в Англию, не составляло труда убедить молодых нуждающихся женщин в том, что перепол­ненная золотохм Австралия полна возможностей.

В Мельбурне этих перепуганных, растерянных, только что сошедших с корабля на берег и понятия не имевших, куда и зачем они приехали, женщин встречал «представитель фирмы» и отправлял в буш к старателям.

Испуганные девушки поспешно выходили замуж, иногда буквально за первого попавшегося. Те, кому повезло, ока­зывались в палатках честных работяг-старателей, а те, кому повезло меньше, шли по рукам. Иногда им удавалось зара­ботать на обратный путь, а еще реже родители посылали им свои последние сбережения на билет. Реальность оказыва­лась не такой привлекательной, как виделось издалека...

Однако не все женщины попадали в буш. Некоторым предстояло жить в «Доме иммигранта» в Мельбурне — спе­циально построеннохм для этой цели. Они оставались там, пока кто-нибудь не «спасал» их оттуда. Любой желающий мог прийти, заплатить небольшую сумму и увести с собой понравившуюся ему даму. Для «бывалых» женщин это было не страшно, но там находилось и немало обманутых добро­порядочных девушек из хмногодетных семей, впервые уви­девших мир за родительскшм порогом...

Естественно, что возле больших месторождений селилось много народа. Там ставили часовни, создавали импровизи­рованные ипподромы для скачек, а иногда даже строили здание театра, куда заезжали актеры из больших городов,

которые и сами были не прочь попытать счастья на приисках. Чаще всего ставили шекспировские драмы — «Ричарда III», «Отелло». Публика отличалась «взыскательностью» и могла забросать неудачливых актеров гнилыми помидорами.

В 1856 году на гастроли в Австралию прибыла знаменитая танцовщица и куртизанка Лола Монтез[2] Ее жизнь была на­столько скандальна, что публика впадала в транс при одном

упоминании ее имени. Было из­вестно, что в Европе Лолы до­бивались писатель Александр Дюма, композитор Франц Лист, затем она перешла к представи­телю российского царского дво­ра и, наконец, стала любовницей короля Баварии Людвига I. В нее дважды стреляли и один раз пы­тались отравить.

С началом золотой лихорадки мадам Монтез появляется в Кали­форнии, но вскоре блеск золота поманил ее на австралийские бе­рега, и «дорогуша золотоискателей», как ее называли, спешит туда. В Сиднее она пользуется сногсшибательным успехом. Толпы поклонников осаждают театр в надежде увидеть бо­жественное создание в кринолине. Она играет в спектакле под названием «Лола Монтез в Баварии» — драматизиро­ванную версию своей жизни с королем Людвигом. Но самым знаменитым и скандальным ее номером был «Танец паука», который многие считали неприличным.

После триумфального шествия по большим городам Лола отправляется на золотые прииски в Балларат. Однако здеш­няя элита принимает ее не столь горячо. Редактор местной

газеты публикует статью, в которой нелестно отзывается о ее выступлении. Тогда Лола, найдя обидчика в пабе, отхлесты­вает его кнутом. Кто-то выхватывает револьвер. Сцена чуть не заканчивается кровопролитием...

Как ни странно, но еще слабая, только зарождающаяся ав­стралийская культура не была сметена европейской, завезен­ной потоком иммиграции. Дело в том, что местные карренси, известные приспособленностью к жизни в буше, очень скоро взяли инициативу в свои руки. Поскольку новоприбывшие нуждались в их помощи, то вскоре обнаружилось, что при­езжие стали жить по законам здешнего общества, а не по за­конам, завезенным ими из Европы.

На приисках царил дух дехмократии. Каждый имел равные стартовые возможности. Тут не было места снобизму. Суро­вый австралийский буш не признавал ни хороших манер, ни академического образования. Выживал сильнейший, су­мевший приспособиться. Если кому-то не хватало мужества, он погибал. В таких условиях благородное воспитание зна­чило очень мало и даже мешало. Ведь из-за него трудно было спать на голой земле, подложив под голову кулак, или меся­цами страдать от голода и непогоды. Английский аристократ должен был работать бок о бок с ирландцем из дублинских трущоб. Австралийские бушмены, которые вообще не выно­сили слова «господин», уважали не титулы и образованность, а физическую выносливость, хитрость и ловкость.

Еще за полвека до этого великий шотландский поэт Ро­берт Бернс писал:

Богатство — штамп на золотом,

А золотой — мы сами!

Познав ту истину, что о человеке надо судить только по его личным качествам, люди, прибывшие сюда из город­ских трущоб и нищих деревень, были опьянены прекрас­ным и новым для них чувством достоинства и свободы. Это

чувство они завещают своим детям, которым будет суждено создавать австралийскую нацию.

Не многие из тех, кто сидел по вечерам с друзьями у ко­стра, понимали, что здесь закладываются основы нового общества. В таких условиях верность дружбе становилась высшей ценностью, ибо от этого зависела жизнь. Они пели песни о буше, взаимопомощи, лесных разбойниках, духе свободы.

Вообще, они больше любили петь, чем говорить. Язык для них не был величайшим изобретением человечества, ибо с его помощью можно было лгать. Поэтому они смо­трели на любителей поговорить с некоторым недоверием и предпочитали, чтобы вместо языка говорила протянутая сигарета.

Демократия на приисках вскоре привела к образованию своего гражданского суда, который вершился тут же на ме­сте. Суды были открытыми, на них собирались все, спори­ли до хрипоты, пока не приходили к какому-то решению. Наихудшим наказанием, особенно для воров, считалось «выметание». Вооружившись пучками прутьев, толпа «вы­хлестывала» провинившегося из лагеря. Срабатывал беспро­волочный телеграф, и новость разносилась по всем приис­кам, а это означало, что «выметенный» из лагеря изгонялся отовсюду.

На этом этапе рождались многие элементы сегодняшней австралийской жизни и культуры...