Китайцы питаются воздухом. «Белая Австралия».

Конец века. Дочь капитана. Судьба Сиднея Майера.

Русские идут

Настоящий взрыв иммиграции вызвала золотая лихо­радка. Если к 1850 году — то есть через шестьдесят два года после открытия первой колонии — во всей Австралии проживало около 400 тысяч переселенцев, то к 1860 году это число перевалило за 1 миллион 150 тысяч. В надежде на быстрое обогащение тысячи людей пытались попасть на любой корабль, плывущий к берегам Австралии. За пер­вые недели золотой лихорадки из Англии отплыло сорок пять кораблей, которые везли 15 тысяч золотоискателей. Корабли шли сплошным потоком. Они приставали в пор­тах Мельбурна и Сиднея почти ежедневно, нередко с раз­вевающимся желтым флагом — это значило, что на борту эпидемия какой-то заразной болезни. Если Первому флоту в 1788 году понадобилось 250 дней, чтобы из Англии до­стичь берегов Австралии, то в 1840-1850-е годы суда про­ходили этот путь уже за 140 дней, а ко второй половине XIX века — за 90 дней.

Чтобы ограничить приток эмигрантов из Азии, особенно из Китая, было введено негласное правило, по которому ко­рабль мог доставлять китайских эмигрантов из расчета не бо­лее чем один китаец на 10 тонн тоннажа корабля. Затем эта цифра была ужесточена до 100 тонн, а позже до 500. Вскоре корабли, идущие в Австралию, стали вообще отказываться брать на борт людей не европейского происхождения, по­скольку в Австралии им не позволяли сойти на берег, а ка­питанов кораблей штрафовали.

Однако никакие ограничения и запреты не помогали. Китайцы выгружались в других портах страны и добирались до золотых приисков по суше. Число их возрастало. На ряде приисков оно уже значительно, а то и в несколько раз пре­высило число белых австралийцев.

Антикитайские настроения нарастали. «Китайцы живут, питаясь воздухом», — жаловались хозяева мясных лавок на приисках. И действительно, китайцы совершенно не тра­тили денег, только копили и отправляли домой. Их един­ственной целью было накопить и поскорее уехать обратно. Ведь большинство из них были нищие кули, которые остави­ли своих братьев и сестер заложниками в рабстве у агентов, которые одолжили им деньги на проезд в Австралию.

Первая вспышка насилия произошла на одном из при­исков. Трое китайцев было убито. По стране прокатились митинги. Сторонники «Белой Австралии» представляли китайцев толпе как людей, которые проникли в Австралию с целью захватить ее своим количеством. Народ призывали защитить страну от «нашествия чуждой расы».

К 1880-м годам психологическая почва для проведения политики «Белой Австралии» была готова. Профсоюзы добились введения негласных законов, по которым въезд в страну лицам небелой расы, да и вообще нежелательным иммигрантам фактически был закрыт. Для этого было мно­го способов. Так, в 1901 году для получения въездной визы был введен экзамен по «любому (!) из европейских языков».

Язык выбирали произвольно. Диктовалось пятьдесят слов, и, если иммигрант не мог их написать, ему отказывали во въезде.

В 1934 году громкий скандал вызвал случай с чешско - австрийским писателем Эгоном Кишем. Ему был предложен тест на галльском языке, которого он не знал. Киш был чле­ном коммунистической партии Австрии, и это, по-видимому, не устраивало местные власти. В итоге Киш все-таки попал в Австралию нелегальным путем, спрыгнув с корабля.

Экзамен этот существовал до 1958 года, пока не был от­менен.

И все же, несмотря на ограничения, к началу XX века в стране уже жили люди многих национальностей. Европейцы были представлены в первую очередь немцами, так как их считали «двоюродными братьями по расе». Ведь даже первый губер­натор Нового Южного Уэльса капитан Артур Филлип был англичанином по матери и немецким евреем по отцу. Его отец Яков Филлип, родом из Франкфурта-на-Майне, работал школьным учителем — преподавателем языков.

В Австралии немцы и скандинавы стали процветающими фермерами. Именно они основали знаменитые виноградни­ки и пивные погреба Южной Австралии.

Иммигранты из Италии, Греции, Хорватии, Ливана были в подавляющем большинстве людьми сельскими — паха­рями и рыбаками. Но и к ним местные жители нередко от­носились предвзято. Многие австралийцы чувствовали себя дискохмфортно в соседстве с другими культурами.

Попали в Австралию и небольшие группы из Восточной Европы: поляки, украинцы, словаки, чехи, венгры, евреи, русские, армяне, литовцы, латыши, эстонцы. Корабли, шедшие из Китая и Японии, везли эмигрантов из Сибири и Маньчжурии. До 1925 года этим путем можно было бе­жать из СССР, так как советская власть еще не полностью контролировала Сибирь.

О первых русских мы уже писали. Одним из них был поселившийся в то время в Австралии ученый-этнограф Н. Н. Миклухо-Маклай. Он жил в Сиднее с 1878 по 1887 год и женился на дочери одного из влиятельных политиков страны. Миклухо-Маклай первый пробудил широкий инте­рес россиян к Австралии. В немалой степени благодаря ему

к концу XIX века в умах русских людей сложился образ молодой энергичной страны, постро­енной на принципах свободы и справедливости. Австралия казалась гостеприимным раем для тех, кто по разным причи­нам — политическим, религи­озным или национальным — не чувствовал себя комфортно в Российской империи[3].

После 1917 года количество русских в Австралии значитель­но возросло. Многие из них пере­брались сюда из китайского города Харбина, где оказались по­сле революции. Тут я хотел бы привести отрывок из воспоми­наний замечательной русской женщины Нины Михайловны Кристисен (в девичестве Михайловой, 1912-2001), с которой автору данной книги посчастливилось быть знакомым.

Дочь капитана дальнего плавания, рожденная в Петер­бурге, Нина Михайловна относилась к той плеяде русских интеллигентов, которых не смогла сломить судьба и кото­рые несли дух достоинства и русскую культуру во все уголки

мира, куда бы ни забросила их жизнь*. Она была одной из тех, кто внес понимание русской культуры в австралийское обще­ство, создав факультеты русского языка и лите­ратуры в крупнейших университетах Австра­лии. Через ее австра­лийский дом прошли такие деятели русской культуры, как Анна Павлова, Федор Шаля­пин, Булат Окуджава,

Виктор Некрасов, Евге­ний Евтушенко, Инно­кентий Смоктуновский,

Мстислав Ростропович и многие другие.

«Во время Великой депрес­сии 1920-х годов русским иммигрантам в Австралии жилось далеко не сладко, — пишет Нина Михайловна

в своих "Записках”. — <...> Экономическая депрессия, работы не было. Мой отец, капитан дальнего плавания, мечтал попасть хотя бы ма­тросом на землечерпалку. Когда русские под полицейской охраной шли на фабрику, чтобы работать по сильно заниженной оплате, и про­ходили сквозь строй протестующих профсоюзников, выкрикивающих "русские штрейкбрехеры!”, то нам, детям, было не по себе...

Помню свою первую работу, когда мне было четырнадцать лет. Я поспупила на шесть недель школьных каникул в семью. Семья быт большая. Я вставала с восходом солнца и готовила завтрак, мыла поуду, полы, готовила обед, присматривала за детьми. И все это за 1$ шил­лингов в неделю... Жилось трудно и голодно. Помню, мы с мамой — да и не только мы — специа^гьно проходили поулице мимо кофейни, чтобы только понюхать исходящий оттуда аромат кофе...

...При этом я продолжалаучиться. Вставала в пять часовутра и пешком шла в центр города (Брисбен). Там до девятиутра яубирала офисы, потом nepeodeeajwcb и шла на работу машинисткой в контору присяжных поверенных, а после пяти вечера бежала на занятия. Сна - чалаучилась вучительском колледже, а затем вуниверситете...

...Вообще, этот период нашей жизни в Австралии был трудным, но далеко и не безрадостным. Не хлебом единым мы жили... В ig2 6 году произошло событие, взволновавшее всю русаую колонию. В марте в Мельбурн на гастроли приехсьт балерина Анна Павловна Павлова (Полякова)*, и мы с восторгом cjymanu новости о ее тріумфальных выспуплениях... К нам в Брисбен она должна была приехать в июне, и все наши знакомые были озабочены изысканием средств на билеты... Для нас Анна Павлова была не только замечательной бсьгериной... С ней были связаны воспоминания о прекрасном и невозвратном прошлом. Она вдохновляла нас, как бы возвращая нам чувство собственного до­стоинства. Восемь дней ее гастролей прошли как в волшебной сказке...

Анну Павловну заваливали цветами. Люди плакали, смеялись и цело­вались друг с другом...

Мой отец еще раньше был знаком с ней, и она несколько раз при­ходила в наш скромный дом. Узнав о положении русской колонии, Анна Павловна дала нам, сколько могла, контрамарок... Все места в театре были давно распроданы, и люди стояли в проходах. Тогда Анна Павловна провела нас с мамой за кулисы... Меня поразило, что каждый раз перед поднятием за­навеса Анна Павловна быстро крести­лась... Я спросила ее: "Вы боитесь?” —

"Боюсь, — ответила она. — Мне всегда страшно перед началом...”

Каждый вечер мы жили в волшебном мире. Я даже взмолилась: "Ну, что вы делаете со мной, Анна Павловна! Ведь я провалюсь на экзамене, ведь я все запу­стила!” Анна Павловна тогда подарила мне маленькие часики: "Для Нины, если она выдержит экзамен...”

Трудно выразить словами чувство благодарности этой замечательной женщине. Помимо всего прочего, Анна Павловна сблизила нас с австралийцами, среди которых наиыось так много талантливых танцоров»*.

...Еще одной из старейших этнических общин Австра­лии является еврейская, состоящая в основном из выходцев

из Великобритании и Германии. Считается, что с Первым флотом в числе 775 каторжан прибыло примерно восемь - десять евреев, а всего за период с 1788 по 1868 год, когда проходила транспортировка ссыльных, в Австралию при­было около тысячи заключенных еврейской националь­ности.

Как уже говорилось, многие преступления, за которые люди в то время ссылались в Австралию, у сегодняшнего читателя могут вызвать недоумение. Так, например, сем­надцатилетняя еврейка Эстер Абрахамс (1771-1846), родом из Лондона, прибывшая с Первым флотом, была сослана за кражу рулона материи. Впоследствии она станет женой генерал-лейтенанта Георга Джонсона, сместившего со свое­го поста губернатора Вильяма Блая, а сын Эстер — Роберт Джонсон — станет первооткрывателем-путешественником, первым рожденным в Австралии офицером Королевского флота. Многие известные сегодня австралийские семьи при­надлежат к генеалогическому древу Эстер Абрахамс.

Другой «пассажир» Первого флота — Джон Харрис (1768- ?) — был сослан в Австралию за кражу восьми се­ребряных ложек, стоивших в то время три шиллинга. В дальнейшем он станет первым австралийским полицей­ским, а один из его потомков — лорд Кейси — генерал - губернатором Австралии.

Естественно, что не все прибывшие под конвоем евреи были столь безобидны. Так, Джозеф Самуэль (1780-1805) был сослан не только за кражу постельного белья и двух се­ребряных ложек, но и за убийство полицейского. Он был приговорен к смертной казни, но — чудо! — когда его веша­ли, веревка на виселице рвалась три раза подряд, и исполне­ние приговора было отложено, что дало ему шанс сбежать, хотя и не совсем удачно. При побеге он утонул...

Другой лихой парень — Эдвард Дэвис (1815-1841), из­вестный по кличке «Тедди — еврейский ковбой», тоже был осужден за убийство и тоже сбежал, организовав банду и став

лесным разбойником, про которого ходили легенды. В конце концов его поймали и повесили.

Многие из прибывших в то время под конвоем и без кон­воя евреев привнесли немалый вклад в становление австра­лийской нации. Так, Барнет Леви стал «отцом австралийско­го театра», постановщиком первой в стране шекспировской пьесы «Ричард III». Исаак Натан, близкий друг поэта лорда Байрона, поставил первую оперу — «Дон Жуан Австрий­ский», либретто которой написал Яков Монтефиори. Исаа­ком Натаном была создана также и «Академия классической музыки». Он первый открыл миру музыку аборигенов...

На границе XIX и XX веков еврейская иммиграция по­полняется выходцами из Польши и России. В основном это были люди, бежавшие от нищеты и погромов. Из Польши в это время прибыла семья Рубинштейн, в числе которой на­ходилась и юная девушка — Елена Рубинштейн (1871-1965), основавшая впоследствии всемирно известную парфюмер­ную компанию.

Ее карьера началась в Мельбурне с продажи крема для лица, изготовленного по собственному рецепту. Австралийские дамы сочли этот крем волшебным для местного климата. В дальнейшем Елена Рубинштейн переехала в Америку, где стала мировым магнатом косметики.

Одним из прибывших из России в то время был и Сидней Майер (1878-1934), будущий основатель одной из крупней­ших торговых империй Южного полушария.

История Сиднея Майера (Симхи Баевского) началась в дале­кой России. Многие поколения семьи Шуров жили в живо­писном белорусском местечке Кричеве, Могилевской губер­нии. Самый большой дом в местечке принадлежал Науму Шуру.

У Шура росла дочь по имени Куна-Дубраш. К шестнад­цати годам она уже была самой красивой и умной девушкой во всей округе. В это время в Кричев приехал некий Израиль

Майер — молодой человек из семьи потомственных равви­нов, изучавший Талмуд. Наум Шур и сам был набожным человеком, так что теплый прием гостю в его доме был обес­печен.

От внимания Шура не ускользнуло, что молодой человек приглянулся его дочери. Шур понимал, что гость относится к категории мечтателей-идеалистов, неспособных прилично зарабатывать на жизнь и содержать семью. Однако сам Наум был достаточно богат, и он решил благословить этот брак.

К 1865 году, ког­да у Куны-Дубраш родился первый сын Яков, она уже счи­талась «королевой» Кричева. Люди шли к ней со своими бе­дами и невзгодами, и даже сам «господин становой» иногда за­хаживал за советом. Она была красива, умна, обладала до­брым сердцем и тонким юмором. Унаследовав дело отца, она трудилась с утра до ночи, зарабатывая достаточно, чтобы кор­мить семью и заниматься благотворительностью. О ней ходи­ли легенды и сплетни. В местечке явно царил матриархат...

В феврале 1878 года у Майеров родился младший сын. Его назвали Симхой, что на иврите означает «радость». С ранних лет Симха Майер усвоил основные уроки жизни. Он знал, что такое погром, кое-что понимал в бизнесе, так как ходил с матерью в магазин, а также регулярно посещал с отцом си­нагогу, где мелодичные песнопения уносили его за пределы суетного мира. В это время началась очередная волна еврей­ских погромов, связанных с убийством Александра II. Это держали в секрете от маленького Симхи. Однако его брат

Элкон, который был старше на три года и уже ходил в школу, знал о погромах и старался вести себя достойно, как мужчина. Но иногда, долгими тревожными ночами ему не спалось, он лежал и напряженно вслушивался в темноту — не прибли­жается ли жаждущая крови толпа. В такие ночи ничего не по­нимавший, но чувствовавший неладное Симха тихонечко пробирался к брату в кровать. Прижавшись друг к другу, было легче заснуть. Может быть, именно эти проведенные в страхе ночи сблизили двух братьев. Привязанность эта со­хранилась на всю жизнь.

В четыре года Симху отвели к местному раввину. К ше­сти годам он уже читал Ветхий Завет в оригинале на древне­еврейском. Его одолевала жажда знаний. Отец мечтал, что сын станет раввином.

В 1887 году в России выходит указ, по которому еврей­ским детям запрещается образование. Но, несмотря на указ, Элкон и Симха тайно продолжают учебу, а между тем при­общаются к управлению семейным делом, вникая в тонкости купеческого мастерства.

Вести о новых погромах, прокатившихся от Варшавы до Одессы, заставляют многих евреев всерьез задуматься об эмиграции. Задумались и братья Майеры. После бур­ных семейных дебатов Куна-Дубраш вынесла свой вердикт. Элкону надлежало перебраться в Германию, а оттуда, через Гамбург и Суэц, в Австралию, где уже несколько лет жил их родственник. Через три года повзрослевший Симха дол­жен будет последовать за братом.

Элкон уже жил в Австралии, когда неожиданно умер их старший брат Яков. Забота о семейном деле полностью легла на плечи оставшегося в Кричеве Симхи. Да и о старе­ющих родителях нужно было позаботиться. После долгих раздумий решено было, что отец и мать переедут жить в Па­лестину, о чем отец давно мечтал. Элкон же и Симха должны будут жить и работать в Австралии, пока не соберут прилич­ный капитал, а уж затем они присоединятся к родителям.

Наступил день отъезда. Симха проводил родителей до Одессы. Здесь попахивало новыми погромами, и Симха не мог дождаться, пока отец и мать погрузятся на корабль, отходящий к берегам Палестины. Прощаясь с матерью, Симха услышал от нее, что видятся они, скорее всего, в по­следний раз. А вскоре он уже и сам сидел в поезде, идущем на Брюссель. Впереди был огромный неизведанный мир...

Он пришел в себя лишь на корабле, отплывавшем через Египет к берегам Австралии. Надо было начинать новую жизнь, и начинать немедленно, сейчас... В Мельбурн он при­был с тремя пенсами в кармане — все, что осталось в его ко­шельке.

Итак, братья снова вместе. Все эти годы Элкон работал у сво­его родственника, но теперь Симха настаивал на том, что они должны начать свое собственное дело, как это было принято в их семье из поколения в поколение.

Братья решили основать свой бизнес в маленьком город­ке скотоводов и золотоискателей — Бендиго, в сотне кило­метров от Мельбурна. Они арендовали там что-то вроде барака, поделив его занавеской на две части. В одной поло­вине сделали магазин тканей, а в другой поставили две койки и плиту. Здесь им предстояло жить.

Симха, которого теперь стали называть на английский лад Сиднеем, работает на износ. Он разъезжает с лотком, наполнен­ным товаром, по далеким фермам и поселкам, шагая в стоптан­ных, покрытых густой красной пылью башмаках под палящим австралийским солнцем от дома к дому, от двери к двери. Про­слышав о чьем-нибудь семейном торжестве или готовящейся свадьбе, он спешит туда. Его уже многие знают. Он скромен, умен, торгует честно и всегда только отличным товаром. Среди жителей окрестностей даже появилась шутка: «Скоро свадьба. Откуда я знаю? Видел сегодня Сиднея Майера!»

Именно к этому периоду относится эпизод, который часто вспоминают биографы Майера. Летом 1899 года у маленькой

гостиницы в провинциальном городке Малдона сидел на ла­вочке владелец отеля Джонс, разговаривая с приятелем. Тут он увидел идущего по дороге молодого человека с тяжелой ношей. Стояла нестерпимая ав­стралийская жара, и было вид­но, что юноша страшно устал и находится в полуобморочном состоянии. Когда путник подо­шел ближе, Джонс окликнул его, спросив, кто он. «Меня зовут Сидней Майер», — сказал тот на ломаном английском.

Джонс не только накормил путника, но и предложил пере­ночевать в одной из пустующих комнат своего отеля. Когда Май­ер снял обувь, Джонс пришел в ужас от вида покрытых волды­рями ног гостя и побежал за во­дой и бинтами. На следующее утро он проводил Майера, не взяв с него денег.

Прошло немало лет, и история эта получила продолжение. Шли годы тяжелой экономической депрессии. Сидней Майер к этому времени уже был известным бизнесменом, которо­му принадлежали крупные магазины. Как-то, идя по одной из центральных улиц Мельбурна, он обратил внимание на понуро стоящего пожилого человека с отрешенным взгля­дом. Лицо человека показалось Майеру знакомым. Обладая хорошей памятью, он тут же вспомнил. Это был Джонс, тот самый Джонс, который когда-то так сердечно отнесся к нему, полунищему иммигранту. Теперь дела Джонса шли плохо, отель был продан, а сам он с женой приехал в Мельбурн в надежде найти хоть какую-нибудь работу для пропита­ния. Майер остановился. «Не узнаете меня?» — спросил он. «Если бы я был знаком хоть с одним джентльменом, одетым,

как вы, я бы не стоял сейчас здесь», — ответил тот. Майер по­вел Джонса в свой магазин, вызвал управляющего и распоря­дился: «Предоставить этому человеку работу на всю жизнь... Он уйдет отсюда только по собственному желанию...»

Возможно, что время и человеческая память привнесли в эту историю определенную долю фольклора и сентимен­тальности, но образ героя от этого не меняется — он был отзывчивым человеком и помнил добро...

Вернемся, однако, к хронологии событий. Бендиго — где братья арендовали помещение и начали свое дело, был полу - сельским австралийским городком. Торговые дела у Сиднея шли неплохо, но в глубине души он часто ощущал гнету­щее одиночество. Он живет в Австралии уже четыре года, но не до конца понимает эту страну. Демократия, свобода слова, терпимость... Эмигранту из России, пережившему погромы и человеческое унижение, все это кажется не со­всем реальным.

Загадочно устроена человеческая память: плохое она ста­рается забыть, хорошее — сохранить. Как позднее вспоми­нала дочь Майера, отец любил петь русские народные песни. В детстве она часто слышала от него «Дубинушку» — песню волжских бурлаков. Вообще, надо сказать, что Майер никог­да не забывал о своем происхождении, и любой приехавший русский находил у него поддержку*.

В начале 2000-х годов автор данной книги собирался приступить к ра­боте над киносценарием и фильмом по материалам жизни Сиднея Майера. Фильм мыслился как совместная кинопродукция Австралии, Белоруссии и Израиля. В Минске я встретился с дирекцией «Беларусь - фильма» и заручился ее согласием. После этого я обратился в ав­стралийский фонд фирмы Маейра с просьбой об участии, поскольку создание такого фильма невозможно без использования архивных ма­териалов семьи и вообще без ее поддержки. Подчеркиваю, я обратился не за деньгами, а за участием. Ответа я не получил. «Знающие люди» пояснили мне, что потомки Майера неохотно вспоминают о своем «им­мигрантском прошлом и невысоком происхождении». Отсюда и глухое молчание. Так ли это на самом деле — судить не берусь, но если так, то это не лучшая дань памяти своему великому предку. — С. Ш.

Будучи с детства оторванным от земли (в России в то вре­мя евреи не имели права владеть землей), он, в отличие от австралийцев, не чувствует себя уютно в полусельском городке на природе. Его стихией был большой город, а при­званием — бизнес. В такие минуты он впадал в глубокую депрессию.

Один из магазинов Майера в центре Мельбурна (2010 год)

Тем не менее магазин в Бендиго продолжает процветать. Теперь он уже занимает несколько зданий. Товары здесь только лучшего качества и по самым низким ценам. Сотруд­ники твердо усвоили основные принципы своего хозяина: «клиент всегда прав», «быстрый товарооборот любой це­ной — главный секрет успеха».

Симха с братом Элконом по-прежнехму очень близки. Теперь их связывает не только родство, но и общая цель — мечта объединиться с любимыми родителями в Палестине.

Но тут приходит горькая весть о смерти отца, а спустя ко­роткое время и матери.

Убитый горем, Эл кон уходит в религию, женится и вы­ходит из дела. Сидней остается один. Он продолжает мно­го работать. Железное здоровье позволяет ему спать лишь по четыре часа в сутки.

В 1910 году он покупает большой магазин в центре Мель­бурна. Накануне открытия магазина в газетах появились объявления, обещающие товары по неслыханно низким ценам. Задолго до девяти утра улица перед магазином уже заполнена толпой. Через несколько минут после открытия двери магазина на время вновь приходится закрыть, так как магазин переполнен до отказа. К концу дня улица все еще запружена народом...

О Майере заговорили. Некоторые пророчат ему банкрот­ство, другие объявляют маньяком, кто-то считает его шуле­ром, а кто-то — гением. Сидней Майер становится одним из крупнейших бизнесменов страны. Его торговый центр успешно выдерживает тяжелые годы Первой мировой вой­ны и экономической депрессии. Служащие обожают своего патрона. Он делает для них неслыханные по тому времени вещи. Для работников фирмы открывается бесплатная ме­дицинская клиника, создается фонд помощи по болезни, строится дом отдыха на берегу океана.

В Австралии начинают понимать, что имеют дело с насто­ящим гигантом бизнеса. Он дарит огромные суммы детским больницам, субсидирует Мельбурнский университет, соз­дает Национальный симфонический оркестр и оплачивает его регулярные бесплатные концерты под открытым небом для всех желающих приобщиться к миру культуры*.

В годы Великой экономической депрессии Сидней Май­ер был чуть ли не единственным бизнесменом Австралии, который, несмотря на финансовые потери, призывал про-

Традиция майеровских концертов сохранилась и сегодня.

должать работать, не увольнять служащих. «Капитал обязан создавать рабочие места, — говорил он, — и если капитал не в состоянии этого сделать, значит, он себя не оправды­вает». В эти годы Сидней Майер в прямом смысле был на­родным любимцем.

Он умер 5 сентября 1934 года. Умер внезапно, на улице Мельбурна, от сердечного приступа. Многотысячные тол­пы людей провожали его в последний путь. Значительную часть своего состояния Сидней Майер завещал на развитие науки и искусства, а также на помощь людям, прибывающим в эту страну с тревогой и надеждой, в поисках лучшей жизни, как когда-то прибыл сюда и он сам — полунищий эмигрант из далекой России.

Сегодня фирма, созданная Майером почти полтора века назад, является одной из самых крупных торговых компаний Южного полушария...

Мы подробно остановились на жизни Сиднея Майера, поскольку это не просто история одной судьбы. Это образ становления австралийской нации и ее деловой элиты.

Вернемся, однако, к началу XX века. 1 января 1901 года шесть австралийских колоний объединились в Австралий­ский союз во главе с федеральным правительством. Нача­ло это было нелегким: Первая мировая война, разоренная Европа, революция в России, кризис в Америке. Австралия казалась раем, далекой прекрасной экзотической страной. Огромные массы людей за ее пределами, как и во време­на первых свободных поселенцев, продолжали считать ее страной надежд.

Первая четверть XX века обозначилась новой волной иммиграции в Австралию. В основном это были выходцы с Британских островов, на которые накатывались кризис и безработица. Австралия же преподносилась как «стра­на удачи», где много солнца, моря и огромное количество работы. В послевоенной холодной Британии такая реклама

звучала музыкой, тем более что правительство обещало переезд в Австралию всего за десять фунтов.

Тысячи британцев бросились за счастьем на теплый южный континент. Но в подавляющем большинстве это были горожане, малоприспособленные к работе на фермах, в чем нуждалась Австралия. Так что нередко все заканчива­лось разрушенными судьбами и обманутыми надеждами.

Если до Первой мировой войны в Австралии проживало около пяти тысяч русских, то после войны цифра эта умень­шилась. Она уменьшилась как за счет тех русских, которые воевали за Австралию и погибли на фронтах, так и за счет тех, кто поверил в революцию в России и вернулся на родину. По распоряжению главы российского Временного правитель­ства Александра Керенского был даже выделен корабль, кото­рый перевез пятьсот политэмигрантов-россиян из порта Сид­нея во Владивосток. Вряд ли сам Керенский мог тогда пред­положить, что через какое-то время эта далекая страна даст пристанище и ему самому — главе русского правительства в изгнании. 1945 и 1946 годы он проведет в Австралии со сво­ей женой, австралийской писательницей Нил Триттон.

В то время как часть россиян, поверивших в революцию, возвращалась на родину, навстречу им из России в Австра­лию уже шла новая волна. Это были так называемые белые, бежавшие от большевистского режима. Именно к этому времени относится, по-видимому, невеселая шутка, когда в море встречаются два корабля. Один везет эмигрантов из России, а на другом эмигранты возвращаются обратно. И на том и на другом корабле пассажиры, указывая друг на друга, крутят пальцами у виска...

Австралийские таможенные чиновники были невнима­тельны, и русские зачастую пользовались этим. Уже попав­шие в Австралию тайно переправляли свои паспорта обратно в Россию, чтобы по ним могли приехать родные и знакомые. Известен даже случай, когда один русский прошел паспорт­ный контроль, показав программку московского театра...

К началу Второй мировой войны в Австралии прожива­ло до шести тысяч выходцев из России — СССР, а к концу войны русскоговорящих было уже 13 тысяч. Эта «третья волна» русскоязычной иммиграции состояла в основном из «перемещенных лиц» и относилась к периоду 1947- 1952 годов.

После Второй мировой войны сталинский режим на­стойчиво требовал от своих западных союзников по анти­гитлеровской коалиции возвратить в СССР беженцев, оказавшихся в Европе в лагерях для перемещенных лиц. В основном это были русские люди — солдаты, оказав­шиеся в немецком плену, женщины, угнанные на рабо­ты в Германию, казаки и западные украинцы, бежавшие от уничтожавшей их советской системы, интеллигенция, покинувшая родину после большевистского переворота 1917 года и жившая последние годы в восточноевропей­ских столицах — Белграде, Праге, Будапеште, Варшаве, куда сейчас пришла Красная армия[4]. Всего после 1947 года Австралия приняла свыше 170 тысяч «перемещенных лиц» разной национальности.

«Четвертая волна» иммиграции относится к концу 1950-х годов. После окончания корейской войны и культур­ной революции китайские власти решили, что присутствие «белых русских» в Китае нежелательно. Начался очередной исход. В это время из Китая в Австралию прибыло свыше де­сяти тысяч человек, так называемых «харбинцев» — русско­язычной диаспоры, проживавшей в китайском городе Хар­бине.

И наконец, в 1970-х годах начинается пятая— еврейская волна эмиграции из СССР.

Мы акцентировали внимание на иммиграции из СССР — России, но в действительности она, конечно же, шла со всего

мира — из Европы, Южной Америки, Азии, Ближнего Вос­тока — и изменила лицо современной Австралии.

Превратились ли поздние иммигранты в настоящих ав­стралийцев? Не живут ли они в духовном вакууме, отрезан­ные от своего прошлого? Не мечтают ли вернуться на свои исторические родины? К какой земле чувствуют они свою принадлежность? К этим вопросам мы еще вернемся.