Как-то раз, когда я писал эту книгу и слушал радио, в новостях сооб­щили, что «использование в суде для защиты «прецедента Twinkie» уже устаревший прием».

Если вы об этом не слышали, то сообщаю, что о «прецеденте Twinkie» говорили примерно 25 лет назад, когда адвокаты Дэна Уайта, жит еля Сан - Франциско, обвиненного в убийстве мэра этого города Джорджа Мос - коне и крупного чиновника Харви Милка, пытались объяснить (читай: оправдать) это преступление тем, что оно произошло из-за резкого по­вышения уровня сахара в крови подзащитного из-за того, что он съел (наряду с другой пищей) много сладких конфет Twinkie.

Сейчас радио сообщило, что защита «по принципу Twinkie», усту-

о

пила место «клещевой защите». Житель штата Ныо-Иорк, который застрелил своего соседа, пытается смягчить приговор (или это подска­зали ему адвокаты) тем, что утверждает, будто действовал в припадке ярости, поскольку заболел после укуса клеща инфекционным энцефа­литом: «Я не виноват, это все клещ, который меті укусил».

Что же будет дальше? Попытка оправдать преступление тем, что у преступника в тот день была неудачная прическа?

Еще совсем недавно, каких-то 40 лет тому назад (это меньше, чем время, за которое современные яппи[31] войдут в «кризис середины жиз­ни»), в Соединенных Штатах были совсем другие представления о лич­ной ответственности. В то время, по неосторожности прострелив себе ступню, никто не говорил: «Эти чертовы производители обуви. Если бы они догадались вставить стальные пластины в мои домашние тапоч­ки, несчастья бы ни случилось. Я буду судиться с ними, и вытряхну из них все до последнего цента».

Сегодня даже карапуз, который, пытаясь съехать на своем трехко­лесном велосипеде по лестнице, получает ссадину на ноге, подумыва-

200

гг о том, не стоит ли папе и маме подать в суд иск на сумму хотя оы в миллион долларов против производителя велосипеда. Ведь мама ис­пытала серьезную психологическую травму, когда наблюдала, как сын скатывается с лестницы, а папа также пострадал, поскольку расстро­енная мама не могла выполнять свои супружеские обязанности.

Теперь собственной вины просто не бывает. Даже втом случае, если кто-то освобождает мочевой пузырь в неположенном месте. Несколь­ко лет назад Верховный суд штата Иллинойс утвердил приговор, обя­завший Управление транспорта города Чикаго выплатить полтора мил­лиона долларов компенсации семье человека, который в состоянии ал­когольного опьянения мочился на контактный рельс надземного метро и погиб от удара электрическим током, расценив эпизод как «неосто­рожное убийство из-за халатности». Очевидно, бедняга погиб в «не­удачный для мочевого пузыря день», и, конечно, сам не был виноват.

Всеамериканская охота на «козлов отпущения» не является след­ствием генетических изменений. Я думаю, это вполне рациональная реакция на появление новой «индустрии», которая, с одной стороны, пугает потребителей сообщениями о сегодняшних или будущих несчас­тьях, а с другой, успокаивает их, утверждая, что если их это коснется, то они получат щедрую денежную компенсацию. Я думаю, что основ­ная движущая сила всего этого особенности нашей юридической системы: истец платит адвокату только в том случае, если выиграет иск. И адвокат получает не фиксированную сумму, а процент от суммы ком­пенсации (обычно 30 40%).

Это все действительно работает как предприятие, с отчетливыми тремя стадиями процесса производства. Сначала выбирается цель. На этой стадии поборники безопасности или защитники экологии (с сом­нительной мотивацией) распространяют инсинуации о каком-то про­дукте или услуге, утверждая, что к ним следует пристально присмот­реться. Потом, на следующей стадии, все это раздувается в каком-ни­будь сенсационном телешоу (например, 20/20, Dateline NBC, Bye on America или, что я особенно не люблю, Hard Сору), во время которых проводится весьма предвзятое «расследование», и инсинуации стано­вятся достоянием массовой аудитории. Наконец, на третьей стадии,

«почувствовавшие запах крови» адвокаты набрасываются на этот то­вар или услугу, выискивая потребителей, которым они «нанесли ущерб». Складывается настоящий симбиоз телевизионных продюсеров и адвокатов по гражданским делам, так как судебные иски становятся сырьем новых сенсационных программ, а эти программы провоциру­ют новые иски.

Все это создает рабоч ие места не тол ько для законнії ков, но и для «сви - детелей-экспертов». Это обычно люди, которые были уволены своими прежними работодателям и за некомпетентность, нечестность или из-за психической неустойчивости. Они, узнав о поданных исках, как сорная трава, появляются по всей стране и за солидные гонорары свидетельству­ют против работодателей (нередко тех самых, которые' их уволили).

Вечъ остальной мир думает, чте) мы просто сошли с ума! Их удивля­ем* не'же'лание американцев принимать ответственнех’ть за пеюледствия е-вежх действий. Они потешаются над попытками бе'дных премізводи - телей защититься е>т судебных искега. Демиле) до тем е), что к нрехбкам для шампанскемю прикрепляют бумажку с предупреждением: «ОпаснеУсть! Вылемающая пробка ме)жея нриве'сти к серьезным гюв|Х'жденням глаз! Когда вы открываете бутылку, не направляйте горлышке) на себя или других людей!». Или предупреждение на ве)здушном кондиционере': «Пе)жалуйста, не вываливайтесь из окон». Или на детских санках: «Нре - дунреждаем! 11а эте)м издемин нем* термозов!». А как вам этот шедевр с игрушечного плаща, как у Бэтмена, для детей: «Предупреждаем! Эта одежда не дае'т ве)зме>жности летать!». В других странах гюка хихика­ют, но, возме)Жио, им ен'талехъ хихикать не'де)лго, пе)Скольку их юристы хотят импортировать сте)ль выгодную для законников американскую систему успешного вознаграждения услуг адвежате)в в де'лах е) ве)зме - щении уще'рба и принять сеютветствующие законы.

Насмешки мы еще пере'живем, гораздо хуже', чте) эте) дорого ехбхе)- дится нашей экеже)мике. Производите'ли вынуждены включать в ете - имехть товаре)в ве)зме)жные издержки на судебные иски денюлните'л ь - ные 100 долл, к тем 200, чте) стоит шлем для игры в американский фут - бе)л, допе)лнительиые 20 долл, к цене 100-долларовой стремянки. В Вашингтоне несчастные девочки-скауты, котерые продают печенье,

чтобы заработать деньги на экскурсионные поездки, вынуждены про­давать каждый год дополнительно 87 000 коробок, чтобы покрыть сто­имость страховки от судебных исков в 120 000 долл.

Для многих видов промышленности возросшая стоимость страхо­вания ответственности оказалась просто непосильной. Она, например, почти совсем погубила процветавшую когда-то американскую граж­данскую авиацию, и понадобились специальные законодательные за­щитные меры, чтобы она начала выздоравливать. Хорошо известно, как из-за этого возросла плата за медицинские услуги. Выплаты ком­пенсаций за врачебные ошибки заставили многих врачей прекратить частную практику или приглашать на всяким случаи свидетелем во время даже самых рутинных медицинских консультаций. Добавьте сюда стоимость болезненных, ненужных и избыточных анализов и тестов, которые делаются исключительно для страховки против воз­можного иска о врачебной ошибке, где спросят: «Скажите доктор, а разве был бы лишним такой-то и такой-то анализ? А почему вы его не сделали?» Но хуже всего то, что вся это боязнь исков тормозит инновации в медицине и хирургии. Затягивается выпуск новых мо­делей и их модификаций в других отраслях, так как в глазах адвока­тов, специализирующихся на исках о возмещении ущерба, появление новой модели свидетельство того, что можно заработать на исках против прежней модели. Она немедленно объявляется (выберите любой вариант) «опасной», «недоработанной», «вредной», «ядовитой» или наносящей ущерб здоровью (начиная от инфаркта и заканчивая и(41 рияти ым зудом).

В конце концов здравый смысл, похоже, возобладал: 20 мая 1990 года впервые Верховный Суд признал назначенную судом низшей инстан­ции сумму компенсации чрезмерной.

В этом случае речь шла об автомобиле ВМ W 535і ценой 40 000 долл., который приобрел онколог из Бирмингема, шт. Алабама. Этот автомо­биль был перекрашен производителем перед доставкой покупателю, потому что его красочное покрытие пострадало от кислотного дождя еще в Германии. Во время покупки автомобиля в штате Алабама не было закона, который бы требовал от производителей предупреждать о по-

добном мелком ремонте изделий на заводе-изготовителе. Компания BMW не считала нужным сообщать покупателю о произведенном ре­монте, если его стоимость не превышала 3% стоимости автомобиля. Стоимость покраски в этом случае была 601 долл., однако суд штата Алабама не только постановил выплатить истцу компенсацию в 4000 долл, (в качестве' компенсации за предполагаемое снижение сто­имости автомобиля), но в дополнение постановил, что компания долж­на выплатить 4 млн. долл, как денежное возмещение в виде наказания ответчика для примера.

Это решение по очевидным причинам широко обсуждалось в биз­нес-кругах не только в Алабаме, но и по всей стране, так как в нем ярко проявились две удивительные (и, на мой взгляд, очень вредные) чер­ты нашей судебной системы: отсутствие каких-либо стандартов, опре­деляющих размер компенсаций, и неограниченные возможности судов назначать любой размер компенсации от нуля до бесконечности.

Когда Верховный Суд США в конце концов отменил это решение, в первый раз появилась реальная надежда, что здравый смысл может победить в американских судах. Действительно, генеральный советник Коммерческой палаты США в интервью, опубликованном Wall Street Journal, зашел так далеко, что даже назвал это решение «победой, кото­рой бизнес ждал очень давно... гвоздем в крышку гроба, в котором бу­дут похоронена практика неоправданно высоких штрафов в возмеще­ние ущерба».

Этот гвоздь был забит непрочно!

Всего через год уже против Chrysler был подан иск, и суд присяж­ных Чарльстона, шт. Южная Каролина, постановил, что мы должны заплатить 262,5 млн. долл, в возмещение ущерба родителям шестилет­ного мальчика Сержио Хименеса, который погиб, когда Dodge Caravan выпуска 1985 года, в котором он охал, столкнулся с другим автомоби­лем и перевернулся, выбросив мальчика на дорогу. Это была самая боль­шая назначенная судом компенсация в истории автомобильной про­мышленности 12,5 млн. долл, в возмещение прямого ущерба и еще 250 млн. как «денежное возмещение в виде наказания ответчика для примера».

Смерть юного Сержио Хименеса была трагедией, как и смерть лю­бого ребенка. Однако эту трагедию превратили в судебный фарс. Ад­вокаты истца, которые сорвали с этого дела для себя лично почти 100 млн. долл., сумели убедить присяжных, что Сержио выбросило из машины через заднюю подъемную дверь фургона, которая, как они ут­верждали, открылась из-за дефекта запирающего механизма. Они ут­верждали, что компания Chrysler знала об этом эффекте и намеренно его замалчивала.

Было ли это правдой? Свидетели дали противоречивые показания: одни говорили, что Сержио вылетел из машины через заднюю дверь, а другие через разбитое боковое стекло. Данные экспертизы уверенно свидетельствовали в пользу второго варианта. Безотносительно к это­му конкретному случаю статистика тех случаев, когда наступал фаталь­ный исход после выпадения людей из автомобиля, показывала, что по этому параметру мини-вэны Chrysler были более безопасны, чем лег­ковые автомобили, и в два раза более безопасны, чем мини-вэны дру­гих автомобильных компаний. АСА'

Адвокаты истца делали упор на том, что Chrysler в 1988 году моди­фицировал конструкцию запирающего механизма задней двери, доба­вив головку с фланцем к фиксатору. Они утверждали, что нашли «еще дымящийся пистолет» неопровержимое доказательство того, что в конструкции наших мини-вэнов был дефект.

Мы действительно сделали такую модификацию. 11у и что из того? Мы постоянно вносим изменения в конструкцию наших автомобилей. Например, в середине 80-х компания Chrysler начала устанавливать воздушные подушки безопасности во всех наших автомобилях. Разве это значит, что все наши автомобили, выпущенные раньше, были с де­фектами? Конечно, ист.

Для меня более интересными были факты, которые не учитывались на этом слушании или не рассматривались вообще как «не важные». Во-первых, мать Сержио, пытавшаяся проехать на красный свет, спро­воцировала аварию. Таким образом, она судилась за возмещение ущерба от «горя и страданий», причиной которых была она сама. Во-вторых, отец Сержио подал, а потом отозвал иск против его матери по поводу

противоправных действий, повлекших смерть сына. В-третьих, Сержио не был пристегнут ремнем безопасности. Если бы он был пристегнут, есть все основания полагать, что и сегодня был бы жив.

Chrysler подал апелляцию на решение суда. 11ока она рассматривает­

ся, что можем сделать мы или другая компания, попавшая в иодооную ситуацию, чтобы защититься от эксцессов правоохранительной систе­мы США. Не сомневайтесь: иски, при которых адвокат получает про­цент от суммы компенсации, и запредельные выплаты в возмещение ущерба это рак, разъедающий наше общество, угроза коммерции, ко­торая уничтожает рискованные инновационные решения и стимулы к улучшению продукции. У вас, американцы, неважно, кто вы издате­

судеоные издержки.

Хотя, если даже эти меры будут приняты, они затронут только пра­вовой аспект проблемы, которая выходит далеко за стены суда. По су­ществу, разве эта проблема не коренится в нашем национальном ха­рактере?

В книге «Нация жертв: распад американского характера», вышедшей в 1992 году, писатель Чарльз Сайкс утверждает, что ментальность «жерт­вы обстоятельств» отчасти возникла из-за нежелания американцев при­знавать неизбежность ограничений и разочарований человеческого бы­тия и склонности «воспринимать древние проблемы бытия как задачи, которыетребу ютрешения». В результате, какой предполагает, современ­ные американцы лелеют «постоянное' ожидание психологическом удов­летворенности, самоактуализации, самореализации, счастья не как цел - лей, которых нужно достичь, но как своих неотъемлемых прав».

Мне кажется, он попал в точку. Я думаю, это объяснение относится не только к тому, что происходит в залах суда, где все' чаще и чаще лич-

нал ответственность воспринимается как редкий пережиток прошло­го, но и к нашей культуре в целом, к тому, что происходит в наших шко­лах и в наших семьях.

Куда бы я ни глянул, я вижу все больше и больше американцев, выкри­кивающих то, что стало новым национальным девизом: «Я! Я! Я!» Были ли мы, американский народ, раньше настолько поглощены собой и по­гружены в свой внутренний мир? Так разделены на различные группы интересов и этнические группы?! Так непростительно эгоистичны?!

Я так не думаю. Когда я рос, лидеры и учителя пытались привить молодым людям то, что тогда называли «военными доблестями»: лю­бовь к своей стране, самопожертвование, храбрость, достоинство, честь, самодисциплину. Эти добродетели ценились не только в военной сре­де, но и в гражданской жизни. Тогда девизом было не столько «Я!», сколько «Мы!».

Задолго до того, как многие следствия «Я-изма» стали такими за­метными, как сейчас (свирепствующая наркомания, семьи без отцов, расовые конфликты и бесхарактерный нигилизм телесериалов, подоб­ных «Бивне и Батхед»[32]), я имел возможность лично «из первых рядов наблюдать, как начиналось это скольжение в пропасть.

Это было в начале 60-х, когда университет в Беркли стал центром зна­менитого «движения за свободу слова». Дети того поколения, которое' боролось за избавлен ие м ира от настоя і цих угнетателей Гитлера, М ус - солини, начали поход против того, что они, имея очень ограниченный жизненный опыт, воспринимали как угнетение. Казалось, что каждый участвует в маршах за свободу слова, свободную любовь, бесплатное' жилье', бесплатное здравеюхранетше за все свободное и бесплатное! И, кежечно, прешло совсем немного времени, пока вся Америка подхва­тила из Беркли эту инфекцию, и те), что раньше считалось контркульту­рой, пе)сте'пенно стало доминирующей культурой в США.

О! Р. А. Лутц, всегда непохожий и своенравный, выделялся и в то время в этом море вседозволенности, как кусок свинины в кошерном меню. Я был старше, чем большинство студентов, носил короткую прическу, ходил с военной выправкой, в начищенных до блеска бо­тинках. Поскольку я часто писал в университетскую газету The Daily Cali-fornian, то стал кем-то наподобие записного оратора «от правых» на всех дискуссиях и диспутах. Сторонники свободы слова не хотели казаться фанатиками, они приглашали меня, совершенно очевидно консервативно настроенного лунатика и маргинала, на свои дискус­сии, чтобы была представлена и другая точка зрения. Забавно было то, что я вовсе не был консерватором, скорее я был умеренным, но на фоне тех, с кем дискутировал, действительно, выглядел консерва­тивным.

То, что началось в 60-х в Беркли как затеянный с благими намере­

ниями, хотя и основанный на заолуждениях социальный эксперимент, по моему мнению, доказало свою полную несостоятельность в 90-е годы. В своей попытке построить общество абсолютной свободы мы не учли те особенности национального характера, которые как раз и сде­лали свободу возможной: самодисциплину и способность пожертвовать (хотя бы на время) своими личными интересами во имя интересов груп­пы и общества соседей, города, штата или всей нации.

К счастью, сохранилась еще одна крепость, где многие из этих не­обходимых качеств не только выжили, но и широко распространены: это армия США и особенно мой любимый род войск Корпус мор­

ской пехоты.

Когда я работал в Chrysler, руководителем Bozell Worldwide, одно­го из крупнейших нью-йоркских рекламных агентств, с которым со­трудничала наша компания, был Лео Бозел тоже бывший морской пехотинец. Как-то, когда мы вспоминали времена службы в морской пехоте, он показал мне статью из Wall Street Journal в которой, как мне представляется, была дана объективная картина ситуации в стране в связи с ее вооруженными силами. Название статьи: «Тревожное разде­ление: «новые» морские пехотинцы иллюстрируют растущий разрыв между военными и обществом».

В статье говорилось, что Корпус морской пехоты, как и вся армия, пе­режил худшие за всю свою историю дни в 70-х, после вьетнамской вой­ны. Автор писал, что «расколотый военными поражениями, расовыми столкновениями, наркоманией и широко распространенными наруше­ниями субординации, Корпус морской пехоты был близок к распаду».

11о случилась поразительная вещь: в отличие от американского об­щества в целом морская пехота (а потом и вся армия) возродилась. В то время как гражданское общество все дальше и дальше засасывало в трясину лени и эгоизма, военные (мужчины и женщины) нашли в себе смелость разрешить и личные проблемы, и проблемы своей организа­ции (включая расовую проблему и наркоманию) очень эффективны­ми способами. Корпусу морской пехоты удалось добиться этого, пото­му что вместо низких инстинктов (жадность и эгоизм) он стал исполь­зовать то, что поэты называют «лучшими сторонами человеческой натуры», гордость, патриотизм плюс изрядная доля того, что из-за отсутствия лучшего термина мы называем «семейными ценностями».

В результате морские пехотинцы стали, как сказал консервативный обозреватель Джордж Уилл, «жесткими людьми в эпоху размягчения характеров». Он также назвал их представителями «современной контркультуры», что вообще-то может бьггь и хорошо, и плохо.

Будет очень плохо, если общество в целом не придет в чувство в бли­жайшее' время и не начнет подражать военным, восстанавливая дисцип­лину и личную ответственность в повседневной жизни. Если же этого не случится, то, боюсь, военные будут все больше и больше превращать­ся в носителей контркультуры и отдаляться от гражданского общества, которое они призваны защищать. Э го нехорошо!

11о, с другой стороны, я оптимист. Я верю, что хорошие идеи побе­дят плохие. Посмотрите, что нам пришлось пройти в компании Chrysler: можно сказать, что второй раз мы попали в беду из-за того, что отошли от своих базовых ценностей. Мы диверсифицировали свою деятельность в финансовую сферу и производство корпоратив­ных реактивных самолетов. Мы утратили дисциплину и ослабили фи­нансовый контроль. Хуже всего то, что мы по инерции, как бы на «ав­топилоте», разрабатывали новые модели, а в итоге получили целый

ряд безликих, слабых, похожих друг на друга моделей легковых ма­шин и грузовиков.

Но Chrysler возродился, как и Корпус морской пехоты. Так же, как и они, мы обратились к лучшим сторонам нашей натуры. В нашем слу­чае это была работа в командах, предоставление работникам инициа­тивы, дополненной (совершенно в стиле морской пехоты) изрядной

дозой хорошей, жесткой, сознательной дисциплины.

В нашей новой корпоративной культуре, ориентированной на работу в командах, последним была предоставлена почти полная самостоятель­ность в определении того, «как» выполнять проект. И поверьте, их участ­ники в полной мере оценили свободу, которую они получили, когда мы передали им дополнительные полномочия. Однако они также' понимали, что должны еюладать самодисщиплиной, необхе>димой для выполнения рабелы, и чте) прерогативой руководства остается определение того, «что делать» для ирех'кта целей нрех'кта и задач, кехгорые должна речнать кех манда. Эте> ехшачает, чте> в компании Chrylser работа в кешандах и раетми- рение самостояте'льиости и прав работников не' выродились в анархию!

В результате, как сейчас считают многие, Chrysler быстрее, эффек­тивнее и успешнее, чем любая другая автомобильная корпе>рация, со- здает новые модели автомобилей. Как мне кажется, одна из основных причин этого успеха в том, чте) компания постаралась дехбитье-я такой же уникальной комбинации личной инициативы и групповеж дисцип­лины, образцом которой может служить Корпус морской пехоты.

Я буду в восторге, если сегодняшняя контркультура морпехов станет, как это было ке>гда-то, доминирующей культурой ве> всем обществе. Один из путей дехтичь этого сознательно подражать эте>му примеру, как это сделали мы. Кежечно, ость и иной путь снова попытаться научить нашу молодежь самодисциплине. Для этою не тре'буется, чтобы каждый мо­лодой челове'к или девушка поступили на службу в Корпус морской пе­хоты или какой-то другой род войск, не) вое)бще-те) это неплохая идея!

Одна из моих де)черей служила в Корпусе морской пехоты, и это очешь пошло ей на гюльзу. В прошлом капитан морской пехоты (как и я!), сейчас она работает руководителем в Женеве в компании Кот/ Ferry International. Мое'му пасынку Эллиелту это тоже пошло на пользу.

Повторив в своей жизни не те, что нужно, страницы моей книги (те, где я описываю, как куролесил, будучи подростком), Эллиотт со вре­менем все же обнаружил, что живет, не реализуя свой потенциал. Как вы догадываетесь, я очень хорошо понимал его проблемы, учитывая мои собственные трудности в этом возрасте. Мама Эллиотта и я ре­шили, что ему нужно поступить в Академию морской пехоты в Хар­лингене, пгг. Техас.

То, что сделал для меня Корпус морской пехоты, сделала и Акаде­мия морской пехоты для Эллиотта. Он стал получать хорошие оценки. Он попал в команду, демонстрирующую военные упражнения. И на­верное, впервые в своей жизни познал радость уверенности в себе и самоуважения, которые укрепилось настолько, что после окончания Академии он сумел поступить в прекрасное учебное заведение Hillsdale College, шт. Мичиган.

Если бы мы сумели дать возможность всем американцам, особенно молодежи, также почувствовать гордость, самоуважение, дисциплину, я думаю, наша страна стала бы значительно лучше.

Предлагаю ли я вернуть обязательный призыв на военную службу?

Я всегда думал, что в Америке появилась разобщенность, несовме­стимость моральных представлений и мнений после отмены призыва, который был мощным инструментом социальной интеграции.

Военная служба объединяла богатых и бедных, сообразительных и туповатых, черных и белых и заставляла их ощутить себя единой ко­мандой. Меня удивило тогда и сейчас не перестает удивлять, что для меня и других зеленых новооранцев сделал тренировочным лагерь мор­ской пехоты на острове Пэрис. Расовая дискриминация? Нетерпима! Цвет кожи не имеет никакого значения: всякий, у кого достаточно спо­собностей, смелости, интеллекта и честности, чтобы пройти програм­му подготовки, заслуживал и получал уважение. Жизнь бок о бок с са­мыми разными людьми создавала между нами очень сильную связь. Это происходит до сих пор в тех странах, которые сохранили при-

и

зыв. Швейцария, которая но размеру меньше, чем штат Нью-Йорк, ооъединяет очень разных людей: две основные религиозные группы (католики и кальвинисты-протестанты) на северо-востоке говорят на

немецком, на юго-востоке на французском, а в некоторых кантонах на итальянском. Кроме того, в горах есть еще и древняя культура, пред­ставители которой говорят на языке роман ш, абсолютно не похожем на уже упомянутые. И, тем не менее, все эти разнообразные группы хорошо интегрированы, что делает Швейцарию одной из самых успеш­ных демократий в мире. Думаю, одна из причин этого успеха в том, что Швейцария никогда не отказывалась от всеобщей воинской обязанно­сти (призыва в армию).

Требование швейцарской конституции, чтобы все мужчины в воз­расте' от 20 до 45 лет отслужили в армии не менее 330 дней (в течение 22 лет), помогает объединить швейцарцев, на каком бы языке они ни говорили, какую бы религию ни исповедовали и к какому бы социаль­но-экономическому классу ни принадлежали. Дружба, завязавшаяся в армии, объединяет сограждан как тонкая, но эластичная сеть и помо­гает интеграции социальной системы, которая иначе могла бы стать такой же разобщенной, как американская.

Американской молодежи сегодня нужно то, что они в школах не получают. 11а это указал Теодор Рузвельт, когда предупредил, что «раз­вивать ум и не прививать мораль значит, создавать угрозу для обще­ства». Другой лидер, которого я очень уважаю, генерал сухопутных войск Вильгельм, недавно говорил о том же в своем выступлении в Военной академии морской пехоты. С его разрешения я перескажу вам его речь. Она начал с цитаты из Герберта Спенсера:

Цель образования - это формирование характера. Нужно научить ребен­ка обуздывать своенравие, разбудить у него спящие чувства, развивать вос­приятие и вкус, поддерживать одни склонности и ослаблять другие, чтобы в конце концов он стал гармоничной натурой - это должно быть целью и учителя, и родителей.

Если бы только это происходило в современных школах! Генерал Виль­гельм продолжил разговор со своей юной аудиторией так:

Найдутся такие, кто скажет, что собственные чувства и удовлетворение желаний - это цель их существования. Это старая теория бытия «если это

нравится, делай это». Такое эгоцентрический «Я-изм» разрушителен для любого общества, даже такого свободного, как наше. В действительности необходимы непреложные правила, самопожертвование и способность чет­ко различать добро и зло, чтобы построить и поддерживать цивилизацию. Не поддавайтесь заблуждениям и ясно осознайте: то, что мы сегодня здесь делаем, — это поддержка цивилизации.

Аминь! Он заметил, что, если не заботиться как следует о цивили­зациях, они умирают: история переполнена такими примерами.

Я не хочу, чтобы к этому списку была добавлена Америка!

Но кто же позаботится о том, чтобы необходимые ценности и дис­циплина были привиты нашей молодежи? Школы этого не делают. Не делает этого и большинство вечно занятых родителей. Может быть, имеет смысл сделать так, чтобы сегодняшние потакающие своим же­ланиям, неспособные сосредоточиться, часто не имеющие никаких принципов молодые люди прослужили, допустим, шесть месяцев той стране, которая предоставила им те свободы, которые они восприни­мают как нечто само собой разумеющееся? Возможно многие (а может быть, большинство) из них получат пользу от системы, которая учит работе в команде, дисциплине и чести? А если они приобретут эти цен­ные качества, разве не станут они лучшими гражданами, руководите­лями и работниками?

Думаю, что станут. Если восстановление призыва поможет рестав­рировать американский характер, я скажу: давайте сделаем это!