Д

агни шла через сад прямо к будке охранника, у двери «Проекта Ф». Шаги ее звучали целеустремленно, мерно, откровенно, нару­шая тишину аллеи. Она подняла голову, чтобы в лунном свете охран­ник узнал ее лицо.

— Пропусти меня, — сказала она.

— Вход воспрещен,— ответил охранник металлическим голо­сом. — Приказ доктора Ферриса.

— У меня разрешение мистера Томпсона.

— Что?.. Я... я ничего не знаю об этом.

— Зато знаю я.

— Доктор Феррис не сказал мне... мэм.

— Позвольте договорить.

— Ноя принимаю указания только доктора Ферриса.

— Так мистер Томпсон для тебя никто?

— О нет, мэм! Но... но если доктор Феррис велел никого не впус­кать, это значит никого... — и неуверенно, подобострастно доба­вил: — Так ведь?

Ты знаешь, меня зовут Дагни Таггсрт, и ты видел в газетах мои фотографии с мистером Томпсоном и другими высокопоставленны­ми лицами страны?

— Да, мэм.

— Тогда решай, кому подчиняться.

— О нет, мэм! Только не это.

— Тогда впусти меня!

— Но как же быть с доктором Феррисом!

— Что ж, выбирай.

— Но я не могу выбирать, мэм! Кто я такой, чтобы выбирать?

— Придется.

—Послушайте,—суетливо сказал охранник, доставая из кармана ключ и пытаясь нащупать замочную скважину,—я спрошу у начальника. Он... — Нет, — сказала Дагни.

Что-то в ее тоне заставило охранника обернуться: в руке у нее был пистолет, нацеленный ему прямо в сердце.

— Слушай внимательно, — сказала она. — Либо ты меня впус­тишь, либо я тебя застрелю. Попытайся опередить меня, если смо­жешь. За тебя никто не решит. Вперед.

У охранника отвисла челюсть, ключ выпал из рук.

— Уйди с дороги, — сказала она.

Охранник неистово замотал головой, прижавшись спиной к двери.

— О, господи, мэм, — отчаянно проскулил он. — Я не могу стре­лять в вас, раз вы от мистера Томпсона! И не могу впустить вас, раз так приказал доктор Феррис! Что мне делать? Я всего лишь малень­кий человек! И только выполняю приказы! Не мне решать!

— Жизнь или смерть, — сказала Дагни.

— Если позволите, спрошу у начальника, он скажет мне, он...

— Никого не надо спрашивать.

— Но откуда мне знать, что вы действительно получили приказ от мистера Томпсона?

— Неоткуда. Может, и не получила. Если действую по собственной воле — ты будешь наказан за то, что послушался меня. Если получи­ла, тогда тебя все равно упрячут в тюрьму. Может, доктор Феррис и мистер Томпсон сговорились. Может быть, нет, и тебе придется предать одного или другого. Делай выбор. Спрашивать некого, звать некого, никто не подскажет. Решать придется самому.

— Но я не могу! Почему я?

— Потому что твое тело преграждает мне путь.

— Но я не могу решать! Я не должен решать!

— Считаю до трех, — сказала Дагни. — Потом стреляю.

— Постойте! Постойте! Яне сказал нет! — выкрикнул он, еще плотнее прижимаясь к двери, словно недвижное тело и разум могли защитить его.

— Раз, — начала отсчитывать Дагни, глядя в его исполненные ужасом глаза. — Два, — судя по всему, пистолет пугал его меньше, чем ее предложение. —Три.

— Спокойно, — бесстрастно сказала она и, хотя не могла бы убить даже животное, нажала на спуск и выстрелила прямо в сердце тому, кто так и не смог принять решения.

Глушитель пистолета погасил звук, лишь тело глухо ударилось, упав к ее ногам. Дагни подняла ключи, потом подождала несколько секунд, как было условлено.

Первым из-за угла вышел Франсиско, затем подошли Рагнар Дан - нескьолд и Риарден. Среди деревьев вокруг здания были расставлены

515

четверо охранников. От них уже избавились: один был убит, трое лежали в кустах, со связанными руками и кляпами во рту.

Дагни молча отдала ключ Франсиско. Он отпер замок и вошел один, оставив дверь приоткрытой на дюйм. Трое остальных ждали снаружи.

Коридор тускл о освещала одна лампочка. У лестницы, ведущей на второй этаж, стоял охранник.

— Кто вы? — крикнул он, завидев Франсиско, который вел себя откровенно по-хозяйски. — Сюда никто не должен входить!

— Я уже вошел. — сказал Франсиско.

— Почему Балбес впустил вас?

— Очевидно, были причины.

— Он не мог!

— Кое-кто решил иначе.

Франсиско быстро огляделся. Второй охранник стоял наверху, на лестничной площадке.

— Что там за дела?

— Добыча медной руды.

— Что? Я спрашиваю, кто вы?

— Мое имя слишком длинное, чтобы называть тебе. Представлюсь твоему начальнику. Где он?

— Здесь вопросы задаю я! — крикнул охранник. Но отступил на шаг. — И... поумерьте спесь, а то...

— Эй, Пит, он в самом деле большой человек! — крикнул второй охранник, поддавшийся на провокацию Франсиско.

Первый перепугался; от страха он почти перешел на крик, а затем отрывисто спросил:

— Что вам нужно?

— Скажу твоему начальнику. Где он?

— Здесь я задаю вопросы!

— Я не отвечаю на них.

— Ах не отвечаете? — прорычал Пит, который не находил иного выхода из переделки: рука его метнулась к бедру, где висел пистолет.

Реакция Франсиско была слишком быстрой, а пистолет слишком бесшумным. Лишь мгновение спустя охранники увидели, как писто­лет вылетает из руки Пита, а из раздробленных пальцев во все сторо­ны разлетаются брызг и крови. Со стоном Пит повалился на пол.

Опомнившись, второй охранник увидел, что Франсиско навел дуло на него.

— Не стреляйте, мистер! — крикнул он.

— Руки вверх и двигай сюда, — приказал Франсиско, не опуская пистолет, и подозвал стоявших за приоткрытой дверью.

Когда охранник спустился, Риарден обезоружил его, аДанне - скьолд связал по рукам и ногам. Появление Дагни, казалось, испуга­ло его больше, чем все остальное; он не мог этого понять: трех муж­чин в кепках и куртках, если б не манеры, можно было бы принять за бандитов, но присутствие дамы было необъяснимым.

— А теперь, — сказал Франсиско, — где твой начальник? Охранник указал подбородком на лестницу.

— Наверху.

— Сколько охранников в здании?

— Девять.

— Где они?

— Один на лестнице в подвал. Остальные на втором этаже.

— А именно?

— В большой лаборатории. Той, что с окном.

— Все?

-Да.

— Это что за комнаты?

Франсиско указал на двери в коридоре.

— Тоже лаборатории. Они заперты на ночь.

— У кого ключ?

— У него.

Охранник указал подбородком на Пита.

Риарден и Даннескьолд достали ключ из его кармана и беззвучно пошли осматривать помещения, а Франсиско продолжил:

— В здании есть еще люди?

— Нет.

— Разве здесь нет пленника?

— Да... наверное, есть. Иначе бы не выставили столько охраны.

— Он все еще здесь?

— Не знаю. Нам не говорят.

— А доктор Феррис?

— Его нет. Минут десять — пятнадцать назад уехал.

— Так, дверь лаборатории наверху выходит прямо на лестничную площадку?

-Да.

— Сколько там вообще дверей?

— Три. В лабораторию ведет средняя.

— Что в других комнатах?

— С одной стороны еще одна маленькая лаборатория, с другой — кабинет доктора Ферриса.

— Среди них есть смежные?

— Да.

517

Франсиско собрался было повернуться к своим друзьям, когда ох­ранник умоляюще произнес:

— Мистер, можно спросить вас?

— Спрашивай.

— Кто вы?

Он ответил торжественно, словно представлял себя в изысканном салоне:

— Франсиско Доминго Карлос Андрес Себастьян д’Анкония.

Франсиско оставил таращегося на него охранника и пошептался

с друзьями. Через минуту Риарден взошел вверх по лестнице — один, быстро, бесшумно.

Вдоль стен лаборатории стояли клетки с крысами и морскими свинками; их поместили туда охранники, игравшие в покер за длин­ным столом в центре комнаты. Игроков было шестеро; двое стояли, с пистолетами, в противоположных углах, наблюдая за дверью. Когда Риарден вошел, его не застрелили на месте только благодаря тому, что его лицо было слишком хорошо знакомо охранникам, да и поя­вился он неожиданно. Вся восьмерка уставилась на него, не веря гла­зам своим.

Риарден застыл в дверном проеме, держа руки в карманах брюк, с небрежным, начальственным видом.

— Кто здесь главный? — вежливо спросил он отрывистым тоном человека, не желающего тратить время попусту.

— Вы... вы не... — заикаясь, произнес долговязый, угрюмый че­ловек за столом.

— Я — Хэнк Риарден. Ты тут заправляешь?

— Да. Но откуда вы взялись, черт возьми?

— Из Нью-Йорка.

— Почему заявились?

— Значит, тебя не поставили в известность.

— Разве... в известность о чем?

Начальник был явно раздражен и обижен — пренебрегли его влас­тью. Это был высокий, тощий человек с желтоватым лицом и бегаю­щим взглядом наркомана.

— О моем деле.

— У вас... у вас не может быть здесь никаких дел, — отрывисто произнес он, испугавшись, что его не известили о каком-то важном решении на высшем уровне. — Вы ведь изменник, дезертир и...

— Вижу, ты отстал от жизни, дорогой мой.

Семеро остальных смотрели на Риардена благоговейно, однако с некоторым сомнением. Двое все еще держали его под прицелом с бесстрастностью роботов. Риарден, казалось, не замечал их.

— А какое у вас здесь дело? — отрывисто спросил начальник.

— Я приехал забрать заключенного.

— Если вы из штаба, вам должно быть известно, что мне не поло­жено ничего знать о нем, и никто не должен общаться с ним.

— Кроме меня.

Начальник подскочил, бросился к телефону и поднял трубку. Но, не донеся ее до уха, резко опустил, что вызвало дрожь у других охран­ников: он не услышал в трубке гудка и сообразил, что провода пере­резаны.

Первоначальный задор сразу слетел с него.

— Здание так не охраняют, как же ты допустил такое. Лучше при­веди ко мне заключенного, пока хотя бы с ним ничего не случилось, если не хочешь, чтобы я доложил о твоей нерадивости и несоответ­ствии должности.

Начальник грузно опустился на стул, привалился к столу и так посмотрел на Риардена, что его худощавое лицо вдруг стало походить на морды зашевелившихся в клетках животных.

— Кто этот пленник? — спросил он.

— Дорогой мой, — ответил Риарден, — раз твое непосредственное начальство не сочло нужным сказать тебе этого, я тем более не скажу.

— Оно также не сочло нужным сказать мне о вашем приезде! — выкрикнул начальник, в голосе его слышались гнев и бессилие. — От­куда мне знать, что вы говорите правду? Телефон не работает, кто может это подтвердить? Откуда я могу знать, что делать?

— Твоя проблема, не моя.

— Я не верю вам! — визгливые нотки выдавали его неуверен­ность. — Яне верю, что правительство отправило вас с заданием, поскольку вы один из изменников, друзей Джона Голта, который...

— Неужели ты не слышал?

— О чем?

— Джон Голт заключил сделку с правительством и всех нас вернул.

— О, слава богу! — выкрикнул самый младший из охранников.

— Заткнись! Ты не должен иметь никаких политических взгля­дов! — цыкнул на него начальник и снова резко повернулся к Риар - дену. — Почему об этом не объявили по радио?

— Ты считаешь, что можешь судить, когда и как правительству нужно объявлять о своей политике?

Воцарилось молчание, лишь было слышно, как животные скребут когтями о решетки.

— Пожалуй, стоит напомнить тебе, — заговорил Риарден, — что ты не должен обсуждать приказания, а только следовать им, что не

519

твое дело копаться в политике вышестоящих, и у тебя нет права су­дить или сомневаться.

— Но я не знаю, должен ли подчиняться вам!

— Откажешься — ответишь за последствия.

Скорчившись за столом, начальник медленно перевел оцениваю­щий взгляд от Риардена к стоявшим в углах вооруженным охранни­кам. Те почти незаметно снова навели пистолеты на Риардена. В од­ной из клеток пронзительно запищала свинка.

— Пожалуй, тебе следует знать, — заговорил Риарден, ужесточая тон, — что я здесь не один. Мои друзья ждут снаружи.

— Где?

— Они тут повсюду.

— Сколько их?

— Настанет время, сам поймешь.

— Слушай, командир, — простонал один их охранников, — ссо­риться с этими людьми не надо, они...

— Заткнись! —рявкнул начальник, подскочив и направив на него пистолет. — Не трусить, мерзавцы! — он орал, чтобы заглушить собс­твенный страх, который они уже учуяли, понимая, что кто-то как-то успел разоружить его подчиненных. — Бояться нечего! — прокричал он, скорее, для самого себя, дабы утвердиться в единственной доступ­ной ему сфере насилия. — Ничего и никого! Я покажу вам! — он по­вернулся и дрожащей рукой выстрелил в Риардена.

Охранники увидели, как Риарден пошатнулся и схватился рукой за левое плечо. В тот же миг пистолет выпал из руки начальника, ударил­ся об пол; одновременно раздался его крик, из запястья брызнула струя крови. Потом все увидели Франсиско д’Анкония, стоявшего в проеме двери, его пистолет с глушителем смотрел на начальника.

Все подскочили и выхватили оружие, но опоздали выстрелить.

— На вашем месте я не стал бы, — сказал Франсиско.

— Господи! — воскликнул один из охранников, силясь вспомнить имя. — Это... это тот человек, который взорвал все медные рудники на свете!

— Тот самый, — сказал Риарден.

Охранники невольно попятились от Франсиско и повернулись к Риардену, все еще стоящему у двери с пистолетом в руке и расплыва­ющимся на левом плече темным пятном.

— Стреляйте, мерзавцы! — крикнул начальник колеблющимся подчиненным. — Чего ждете? Перестреляйте их! — одной рукой он опирался о стол, из другой текла кровь. — Я подам рапорт на каж­дого, кто не будет сражаться! Добьюсь, чтобы его приговорили к смерти!

— Бросьте оружие, — произнес Риарден.

Семеро охранников замерли., не зная, кому подчиняться.

— Выпустите меня отсюда! — завопил младший из них и бросил­ся к правой двери. Распахнул ее и отпрянул: на пороге стояла Дагни Таггерт с пистолетом.

Охранники медленно отступили в центр комнаты, не веря собст­венным глазам. Появление людей, ставших легендой, обезоружило их. Казалось., им приказали стрелять в призраков.

— Пистолеты — на пол, — повторил Риарден. — Вы не знаете, по­чему вы здесь. Мы знаем. Вы не знаете, кто ваш заключенный. Мы знаем. Вы не знаете, почему боссы приказали вам охранять его. Мы знаем, почему хотим его вызволить. Вы не знаете цели своей борьбы. Мы знаем цель своей. Если погибнете, вы не будете знать во имя чего. Мы, если погибнем, будем знать.

— Не... не слушайте их! — прорычал начальник. — Стреляйте! Приказываю стрелять!

Один из охранников взглянул на него, бросил оружие, отошел от своих товарищей и направился к Риардену.

— Будь ты проклят! —крикнул начальник, схватил пистолет и вы­стрелил в дезертира.

Когда тот упал, окно разлетелось градом осколков— с ветви де­рева, словно из катапульты, в комнату влетел рослый, стройный че­ловек и выстрелил в первого попавшегося охранника.

— Кто вы? — прокричал кто-то, охваченный ужасом.

— Рагнар Даннескьолд.

Ответом были три слившиеся воедино звука: протяжный, нарас­тающий стон — стук четырех брошенных пистолетов — и выстрел из пятого в лоб начальнику.

Когда к ним вернулось сознание, они уже лежали на полу со свя­занными руками и кляпами во ртах; пятого не тронули.

— Где пленник? — спросил Франсиско.

— В подвале... должно быть.

— У кого ключ?

— У доктора Ферриса.

— Где лестница в подвал?

— За дверью его кабинета.

— Веди.

Франсиско коротко бросил Риардену:

— Хэнк, ты держишься?

— Конечно.

— Отдых не требуется?

— Нет, нет!

521

С порога кабинета доктора Ферриса они посмотрели вниз на кру­той пролет каменной лестницы и внизу, на площадке, увидели еще одного охранника.

— Руки вверх и марш сюда! — приказал Франсиско.

Тот увидел силуэт незнакомца, в руке которого поблескивал пистолет: этого оказалось достаточно. Он немедленно поднялся; казалось, солдате облегчением покидает сырой каменный склеп. Его связали и оставили на полу кабинета вместе сих провод­ником.

Потом четверо спасателей беспрепятственно спустились к запер­той стальной двери. До сих пор они действовали четко и сдержанно. Теперь казалось, что их нервы сдали.

Инструменты для взлома замка были у Даннескьолда. Франсиско вошел в подвал первым и преградил рукой путь Дагни на долю секун­ды, дабы убедиться, что их не поджидает кровавое зрелище, и лишь потом пропустил ее: за путаницей проводов он увидел Голта, с надеж­дой смотревшего на него.

Дагни опустилась на колени. Голт ответил невозмутимой улыб­кой, его голос звучал мягко и приглушенно:

— Не стоит воспринимать все это всерьез, не так ли?

По щекам Дагни текли слезы, но она старалась держаться:

— Нет, не стоит.

Риарден с Даннескъолдом перерезали веревки. Франсиско поднес к губам Голта бутылку бренди. Голт отпил из нее и, опершись на ло­коть, попросил:

— Дайте сигарету.

Франсиско протянул пачку со знаком доллара. У обоих дрожали руки, у Франсиско гораздо сильнее.

Глядя поверх пламени, Голт улыбнулся и ответил на молчаливый вопрос Франсиско:

— Да, было довольно скверно, но терпимо.

— Если когда-нибудь найду их, кто бы они ни были... — произнес Франсиско; больше слов не надо было.

— Не стоит марать руки.

Голт вгляделся в лица окружавших его людей и прочел в их глазах сочувствие и гнев.

— Все кончено, — сказал он. — Достаточно того, что вынес я.

Франсиско отвернулся.

— Будь кто другой... — прошептал он, — а не ты...

— Но под рукой оказался я, это была их последняя, но неудачная попытка, — он повел рукой, словно сметая здание — и его уничтожит время, — все уже позади.

Франсиско, не поворачивая головы, кивнул и стиснул запястье Голта.

Голт сел, разминая мышцы. Поглядел в лицо Дагни, которая едва сдерживалась, понимая, что ему пришлось пережить и что сейчас имеет значение только его пульсирующее, живое тело. Глядя ей в гла­за, он прикоснулся к воротнику ее белого свитера, словно обещая счастливое будущее. Ее губы дрогнули в ответ, она все поняла.

Тем временем Даннескьолд отыскал рубашку и брюки Голта.

— Джон, как думаешь, сможешь идти?

— Конечно.

Пока Франсиско и Риарден помогали ему одеваться, Даннескьолд спокойно и методично разносил вдребезги пыточный агрегат.

Голт едва держался на ногах, опираясь на плечо Франсиско.

Первые шаги до двери дались с трудом, но потом он уже мог идти. Дагни и Франсиско поддерживали его. Они молча спустились по скло­ну холма, купы деревьев заслоняли мертвенный свет луны и еще бо­лее зловещий, струящийся из окон Государственного научного ин­ститута.

Франсиско спрятал самолет в зарослях, на самом краю поляны. Вспыхнули огни самолета, и раздался рев мотора, который запустил Даннескьолд.

Захлопнув дверцу, Франсиско с облегчением улыбнулся.

— Смотри, теперь я отдаю приказания, — сказал он, помогая Гол­ту. — Расслабься и успокойся... Ты тоже, —добавил он, обращаясь к Дагни, сидевшей рядом.

Машина набирала скорость, слегка подрагивая из-за грубых, тор­чащих из земли корней. Когда полет стал плавным, они проводили глазами темные силуэты деревьев. Голт молча наклонился и прикос­нулся губами к руке Дагни: он покидал внешний мир, унося с собой единственное, что было ему дорого.

Франсиско достал аптечку и снял рубашку с Риардена, чтобы пе­ревязать рану. Голт увидел тонкие струйки крови, бегущие от плеча К груди.

— Спасибо, Хэнк, — сказал он.

Риарден улыбнулся.

— Повторю то, что ты сказал, когда я поблагодарил тебя при на­шей первой встрече: «Я действовал в своих интересах, и никакой благодарности мне не нужно».

— Повторю, — сказал Голт, — то, что ты мне ответил: «Спасибо вдвойне».

Дагни заметила, что их взгляды походили на рукопожатие близких друзей, и слова были лишними. Риарден поймал ее взгляд и чуть за-

523

метно опустил веки, словно подтверждая сообщение, присланное ею из долины.

Потом они услышали бодрый, громкий голос Даннескьолда, каза­лось, что он разговаривает сам с собой, но поняли: он передает сиг­нал по радио:

— Да, все мы живы... Он в порядке, только слегка потрясен и от­дыхает... Нет, никаких травм... Да, мы все здесь. Хэнку Риардену всадили пулю в мягкое место, но... —Даннескьолд оглянулся через плечо, — он улыбается мне... Потери? Пожалуй, мы потеряли само­обладание на несколько минут, но уже приходим в себя... Не пытай­тесь прилететь раньше меня в Ущелье Голта. Я приземлюсь первым и помогу Кэй в ресторане приготовить вам завтрак.

— Его сообщение могут перехватить? — спросила Дагни.

— Нет, — ответил Франсиско, — у них нет аппаратуры для этих частот.

— С кем он разговаривает? — спросил Голт.

— С доброй половиной мужского населения долины, — ответил Франсиско, — со всеми, для кого нашлось место в самолетах. Сейчас они следуют за нами. Думаешь, кто-нибудь смог усидеть дома и оста­вить тебя в лапах грабителей? Мы уже готовились взять штурмом этот институт или, если потребуется, отель «Уэйн-Фолкленд». Но был риск, что они убьют тебя, поняв, что им конец. Вот мы и решились сначала попытаться вчетвером. В случае неудачи подключились бы и все остальные. Они ждали здесь, неподалеку. Тут, на холме, повсю­ду наши люди, они видели, как мы вышли, и сообщили остальным. Командовал ими, между прочим, Эллис Уайэтт. Он летит на твоем самолете. Нам не удалось прилететь в Ныо-Гемпшир раньше доктора Ферриса, потому что самолеты пришлось поднимать с секретных пло­щадок, а он имел преимущество, так как пользовался государствен­ными аэропортами. Кстати, больше не сможет.

— Да, — сказал Голт, — было бы неплохо.

— Вот и все. Остальное не составило труда. Потом я расскажу тебе всю правду. В общем, четверых оказалось достаточно, чтобы взять их бастион.

— В обозримом будущем, — проговорил Даннескьолд, повернув­шись к ним, — тупые скоты, тайком или в открытую пытающиеся править теми, кто превосходит их, поймут, что грубая сила не может побороть разум.

— Они уже поняли, — сказал Голт. — Разве не этому ты учил их в течение двенадцати лет?

—Я? Да. Но курс обучения закончен. Насилие не мой метод. Я по­лучил свою награду за эти годы. Мои люди уже начали строить себе

дома в долине. Корабль спрятан там, где его никому не найти, пока я не смогу его продать для более достойного применения. Он будет превращен в трансатлантический пассажирский лайнер, превосход­ный, пусть и скромных размеров. Что до меня, я начну готовиться к другим урокам. Думаю, придется освежить в памяти труды нашего первого учителя.

Риарден усмехнулся:

— Я бы хотел поприсутствовать на твоей лекции и задать парочку неудобных вопросов.

— Я скажу, что ответы можно найти самому.

Внизу было почти темно. Лишь изредка мелькал свет в окнах ка­ких-то зданий, да трепетал отблеск свечей в богатых домах. Боль­шинство сельских жителей вернулись к образу жизни тех давних веков, когда искусственное освещение было непомерной роскошью, и с заходом солнца жизнь прекращалась. Города казались редкими, словно высыхающими после отлива лужицами, все еще хранящими немного драгоценного электричества, но истощенными пустыней норм, квот, контроля и правил энергосбережения.

Когда город, бывший некогда морем огней — Нью-Йорк, — воз­ник в темноте перед ними, он все еще вздымал огни к небу, все еще бросал вызов первобытной тьме, словно в последней просьбе о по­мощи простирал руки к летящему в небе самолету. Все невольно выпрямились, будто пребывали у смертного ложа умирающего им­ператора.

Глядя вниз, они следили за его последними конвульсиями: авто­мобили с зажженными фарами метались по улицам, словно живот­ные в лабиринте, неистово ищущие выхода, мосты были забиты, на подъездах к ним образовали цепочки светящихся фар, движение вста­ло, отчаянное завывание сирен чуть слышно доносилось до самолета. Весть о том, что главная артерия континента перерезана, уже распро­странилась по всему городу, люди в панике покидали Нью-Йорк, хотя спастись было невозможно.

Самолет парил над вершинами небоскребов, когда город внезап­но исчез, словно земля разверзлась и поглотила его. Они не сразу поняли, что несчастье достигло электростанций — и огни Нью-Йорка погасли.

Дагни ахнула.

— Не смотри вниз! — резко приказал Голт.

Дагни посмотрела ему в лицо. На нем было то суровое выражение, с которым он всегда принимал неизбежное. Ей вспомнился рассказ Франсиско: «Он ушел на завод “Двадцатый Век”. Жил в мансарде в районе трущоб. Подошел к окну, указывая на небоскребы. Сказал,

525

что мы должны погасить огни Нью-Йорка, и когда увидим, что так произошло, будем знать, что наша работа сделана».

Она подумала об этом, когда увидела, как трое: Джон Голт, Фран­сиско д’Анкония и Рагнар Даннескьолд, — молча переглянулись. За­тем перевела взгляд на Хэнка Риардена; он смотрел не вниз, а вперед, словно вглядываясь в пустыню и оценивая возможные действия.

Когда она посмотрела на надвигающуюся тьму, на ум ей пришло иное воспоминание: минута, когда она, кружа над афтонским аэропор­том, видела серебристый корпус самолета, взмывавшего, подобно фе­никсу, из темноты земли. Она понимала, что сейчас они спасают все, что осталось от Нью-Йорка. Земля будет пустой, как пространство, в ко­тором их пропеллер прорезал себе путь — таким же безжизненным.

Дагни будто прочитала мысли Ната Таггерта, когда он в самом начале пути также, вглядываясь в никуда, знал, что нужно проложить дорогу через целый континент. Перед глазами вспышками проплы­вали и исчезали фрагменты ее личной войны, оставшейся в прошлом. Она улыбнулась, вспомнив недоступный посторонним кодекс бизнес­менов: «Мы покупаем, но нас не купить».

Она никак не отреагировала, когда увидела в зияющей бездне це­почку огней, медленно ползущих к западу и оставляющих за собой длинную яркую полосу света, словно бы охраняя путь, хотя понимала, что это всего лишь поезд.

Дагни повернулась к Голту. Он смотрел на нее, будто вчитываясь в ее мысли, и улыбнулся в ответ.

— Это конец, — сказала она.

— Это начало, — ответил он.

Они застыли в креслах, молча глядя друг на друга. Они никогда не чувствовали такой близости, общности цели и понимания зависи­мости друг от друга.

Нью-Йорк остался далеко позади, когда они услышали, как Дан­нескьолд ответил на запрос по радио:

— Да, не спит. Вряд ли он сегодня будет спать... Да, думаю, сможет, —и оглянулся: —Джон, с тобой хочет поговорить доктор Экстон.

— Как? Он следует в самолете за наші?

— Конечно.

Голт поспешил вперед и схватил микрофон.

— Привет, доктор Экстон.

Голос его был негромким; в нем чувствовалась теплая улыбка.

— Привет, Джон, — твердость в голосе Хыо Экстона выдала, чего ему стоило мучительное ожидание этих двух коротких слов. —Я толь­ко хотел услышать твой голос... узнать, что все в порядке.

Голт усмехнулся и тоном студента, излагающего хорошо усвоен­ный урок, ответил:

— Конечно, все в порядке, профессор. Иначе быть не могло. А есть А.

Тепловоз, тянущий на восток «Комету», сломался посреди Ари­зонской пустыни. Состав остановился внезапно, безо всякой видимой причины, будто человек, не позволявший себе даже думать о том, что он перенес слишком много, словно что-то внутри него надорвалось.

Эдди Уиллерс вызвал бригадира, а после продолжительного ожи­дания смирился с выражением его лица.

— Машинист пытается устранить неполадки, мистер Уиллерс, — негромко и безнадежно ответил бригадир.

— Он не знает, в чем дело?

— Выясняет, — мужчина выждал полминуты и пошел к выходу, но остановился и попытался объяснить, гоня от себя ужас: — Наши теп­ловозы непригодны, мистер Уиллерс. Их давным-давно нет смысла ремонтировать.

— Знаю, — спокойно ответил Эдди.

Бригадир понял, что лучше не вдаваться в объяснения: они по­рождали только ужас. Покачал головой и вышел.

Эдди Уиллерс сидел, вглядываясь в темную пустоту за окном.

Это была первая «Комета», вышедшая из Сан-Франциско на восток за последние дни, чтобы восстановить прежний график движения. Эдди не смог бы объяснить, что ему пришлось перенести в последние дни и что он сделал во имя спасения терминала от слепого хаоса граж­данской войны, которая шла неизвестно за что; все, о чем раньше до­говорились, было забыто. Он знал лишь, что терминал недоступен для трех воюющих сторон, что поставил на должность управляющего че­ловека, который не готов сдавать позиции, и что отправил на восток очередную таггертовскую «Комету» с лучшим тепловозом и лучшей бригадой, какие только можно найти, чтобы вернуться в Нью-Йорк.

Эдди никогда еще не приходилось работать так усердно; он делал свое дело добросовестно, как всегда, но казалось, что он пребывает в ка­ком-то вакууме, словно все его силы уходят в песок... какой-то пустыни, вроде той, что теперь простиралась за окном «Кометы». Он содрогнулся: некоторое время спустя Эдди снова вызвал бриг адира поезда.

— Как идут дела?

Бригадир пожал плечами и покачал головой.

— Отправь помощника машиниста к дорожному телефону. Пусть сообщит в управление отделения дороги, чтобы прислали лучшего механика.

— Хорошо, сэр.

За окном не было ничего видно; выключив свет, Эдди смог разгля­деть бесконечную серую равнину с черными точками кактусов. По­думал, как только люди отваживались пересекать эту пустыню в те дни, когда не было поездов, и какую цену платили за то. Затем резко отвернулся от окна и снова включил свет.

Он подумал: сам факт, что «Комета» находится на чужой дороге, уже способен лишить хладнокровия. Эти пути принадлежали компа­нии «Атлантик», «Таггерт Трансконтинентал» пользовалась ими бесплатно. «Нужно выбираться отсюда, — твердил он себе. — Когда вернемся на свою ветку, будет спокойней». Внезапно ему показалось, что пути обрываются где-то у берегов Миссисипи, около моста Таг - герта.

«Нет, — подумал Эдди, —здесь что-то не так. Видения, не дающие мне покоя, невозможно ни осмыслить, ни отогнать». Одним из них был полустанок, который они проехали больше двух часов назад: он обратил внимание на пустую платформу и ярко светящиеся окна ма­ленького станционного здания; свет шел из пустых комнат; он не заметил ни единого человека как в здании, так и на железнодорож­ных путях. Другим видением был второй полустанок: платформу за­полнила взволнованная толпа, но на сей раз станция была погружена в полную темноту.

«Нужно вывести отсюда11 Комету"», — подумал Эдди. Он удивился, почему его это так волнует, почему кажется так важно вновь привес­ти поезд в движение. В пустых вагонах сидел а л ишь горстка пассажи­ров; они ехали, куда глаза глядят, безо всякой цели. Вряд ли он тру­дился ради них, хотя и не смог бы сказать, ради кого именно. Ему на ум пришли две фразы, неопределенные, как молитва или заклятие.

Первая звучала так: «От океана до океана, во веки веков», а вто­рая: «Господи, не дай ей погибнуть!..»

Бригадир поезда вернулся через час с помощником машиниста, чье лицо было подозрительно мрачно.

— Мистер Уиллерс, — неторопливо сказал помощник, — управ­ление не отвечает.

Эдди выпрямился, и хотя разум отказывался верить в происходя­щее, он внезапно понял, что по какой-то необъяснимой причине ожи­дал именно такого поворота событий.

— Это невозможно! — негромко произнес он. Помощник маши­ниста смотрел на него, не шевелясь. — Должно быть, телефонная линия не в порядке.

— Нет, мистер Уиллерс. Она в порядке. Работает. А управление нет. Либо там некому отвечать, либо никто не хочет.

— Но ты знаешь, что это невозможно!

Помощник пожал плечами; люди теперь считали возможной лю­бую беду.

Эдди вскочил.

— Пройди по поезду, — приказал он бригадиру. — Стучись во все купе, где только есть пассажиры, узнай, нет ли среди них инженера - электрика.

— Хорошо, сэр.

Эдди, как и все присутствующие, прекрасно понимал, что среди вялых, опустившихся пассажиров, им не найти такого человека.

— Пошли, — приказал он, обращаясь к помощнику.

Они вместе забрались в кабину тепловоза. Седой машинист сидел на своем месте, глядя на кактусы. Прожектор продолжал гореть, луч света пронзал ночь, выхватывая из темноты лишь сливающиеся вда­ли шпалы.

— Давай попробуем найти неисправность, — сказал Эдди, снимая пиджак, голос его был полукомандным-полупросящим. — Сделаем еще попытку.

— Хорошо, сэр, — ответил машинист безо всякой надежды.

Машинист исчерпал свой скудный запас познаний; проверил каж­дый узел, каждый проводок, прополз по всему тепловозу и под ним, откручивал детали и прикручивал снова, разбирал моторы наобум, как ребенок часы, с той лишь разницей, что ребенок верит в возмож­ность познания.

Помощник машиниста высунулся из окна кабины, поглядел на черную пустоту и передернулся, словно его охватил ночной холод.

— Не беспокойся, — заговорил Эдди Уиллерс, принимая уверен­ный тон. — Мы должны сделать все, что сможем, но если у нас ниче­го не получится, помощь рано или поздно придет. Поезда не бросают невесть где.

— Не бросали, — уточнил помощник.

Машинист время от времени поднимал вымазанное сажей лицо и смотрел на перепачканные лицо и рубашку Эдди Уиллерса.

— Никакого толку, мистер Уиллерс? — спросил он.

— Мы не можем дать ей погибнуть! — пылко ответил Эдди, смут­но сознавая, что имеет в виду не только «Комету»... и не только же­лезную дорогу.

Продвигаясь от кабины вдоль трех блоков двигателей и обратно, с кровоточащими руками, мокрый от пота, Эдди Уиллерс старался припомнить все, что знал о моторах, все, что узнал в колледже идо него, все, чего поднахватался в те дни, когда диспетчеры в Рокдейле сгоняли его со ступенек громыхавших маневровых тепловозов.

529

Из обрывочных сведений ничего не складывалось; мозг, казалось, утратил способность действовать; Эдди понимал, что моторы не его специальность, что он ничего в них не смыслит, не знает их, и что разобраться в них именно сейчас — вопрос жизни и смерти. Глядя на цилиндры, лопасти вентиляторов, провода, контрольные панели, все еще мигающие огоньками, он старался гнать от себя не мысли, а всплывшую откуда-то из глубин сознания фразу: «Каковы наши шансы, и сколько займет времени — по элементарной теории веро­ятности— у нескольких дилетантов, работающих вслепую, найти нужную комбинацию и снова запустить двигатель?»

— Все напрасно, мистер Уиллерс! — простонал машинист.

— Нельзя дать ей погибнуть! — снова выкрикнул Эдди.

Неизвестно, сколько часов прошло, когда помощник машиниста

неожиданно крикнул:

— Мистер Уиллерс! Смотрите!

Высунувшись из окна, он указывал в темноту позади них.

Эдди посмотрел. Вдали резко раскачивался какой-то огонек; ка­залось, таинственный свет медленно приближается.

Вскоре Уиллису показалось, что он различает какие-то большие чер­ные фигуры; они двигались параллельно рельсам; светлая точка раска­чивалась низко над землей; он напряг слух, но ничего не услышал.

Потом он расслышал глухое ритмичное поступивание, какое мо­гут издавать конские копыта. Двое подле него с нарастающим ужасом наблюдали за черными силуэтами, словно к ним из ночной пустыни приближались какие-то зловещие призраки. Через минуту они радос­тно засмеялись, разглядев, что это за силуэты, однако на лице Эдди застыл ужас, как будто он увидел призраков, куда более страшных, которые можно было себе представить: это была вереница крытых фургонов.

Раскачивающийся фонарь замер возле тепловоза.

— Эй, приятель, подвезти? —окликнул человек, казавшийся глав­ным; он посмеивался. —Застряли, а?

Пассажиры «Кометы» выглядывали из окон; кое-кто стал спус­каться по ступенькам и направился к фургонам, из которых выгляды­вали женские лица, за ними можно было разглядеть тюки с разной домашней утварью. Где-то в конце каравана плакал ребенок.

— С ума сошел? — спросил Эдди.

— Нет, я всерьез, приятель. Места у нас много. Подвезем вас —за деньга, разумеется, — если хотите выбраться отсюда.

Это был крепкий верзила с развязными жестами и наглым голо­сом, похожий на балаганного зазывалу.

— Это «Комета» Таггертов, — сдавленно произнес Эдди Уиллерс.

— «Комета», вот как? По мне, она больше похожа на дохлую гусе­ницу. В чем дело, приятель? Ты не сможешь приехать, куда тебе нуж­но, даже если очень постараешься.

— Как это понять?

— Небось думаешь, что едешь в Нью-Йорк, так ведь?

— Именно туда мы направляемся.

— Так ты что... ничего не слышал?

— О чем?

— Скажи, когда ты последний раз связывался с какой-нибудь из своих станций?

— Не знаю!... Так о чем я должен был слышать?

— МостаТаггерта больше нет. Он разорван на куски. Взрыв каких - то звуковых лучей. В общем, толком никто не знает. Только никакого моста через Миссисипи больше не существует. Теперь в Нью-Йорк не попасть — по крайней мере таким, как мы с тобой.

Эдди Уиллерс не понял, что за этим последовало; когда он очнулся, то сидел, привалившись спиной к сиденью машиниста, глядя в откры­тую дверцу моторного блока; он не знал, сколько оставался в таком положении, но, наконец, сумел повернуть голову и увидел, что нахо­дится в кабине один. Машинисте помощником ее покинули. Снаружи раздавались голоса, вопли, плач, громкие вопросы и смех зазывалы.

Эдди подошел к окну кабины: пассажиры и поездная бригада «Ко­меты» толпились возле вожака каравана и его полуоборванных спут­ников; вожак делал неловкими руками властные жесты. Несколько хорошо одетых дам из «Кометы», мужья которых, видимо, заключили сделку первыми, взбирались в крытые фургоны, всхлипывая и сжи­мая хрупкие шкатулки с косметикой.

— Поднимайтесь, люди, поднимайтесь! — весело покрикивал за­зывала. — Место найдем для всех! Тесновато, но лучше ехать, чем оставаться тут пищей для койотов! Время железных коней прошло! Остались только обыкновенные лошади! Медленно, зато надежно!

Эдди Уиллерс спустился на середину лесенки тепловоза, чтобы видеть толпу и чтобы его слышали. Замахал одной рукой, держась другой за ступеньку.

— Вы не уезжаете, правда? — крикнул он пассажирам. — Не по­кидаете «Комету»?

Те немного попятились, словно не хотели ни смогреть на него, ни отвечать ему. Они не хотели ничего слышать и ничего решать. Эдди видел бессмысленные, испуганные лица.

— Что с этим механиком? — спросил зазывала, указав на него.

— Мистер Уиллерс, — мягко сказал бригадир поезда, — это бес­полезно...

531

— Не покидайте «Комету»! — закричал Эдди Уиллерс. — Не дайте ей погибнуть! О господи, не дайте ей погибнуть!

— Спятил? — крикнул зазывала. — Ты не представляешь, что де­лается на железнодорожных станциях и в региональных отделениях! Все носятся, как куры с отрубленными головами! Думаю, к завтраш­нему утру по эту сторону Миссисипи не останется ни одной действу­ющей железной дороги!

—Лучше поехали с нами, мистер Уиллерс, —сказал бригадир по­езда.

— Нет! — выкрикнул Эдди, сжимая металлическую ступеньку так, словно хотел, чтобы рука срослась с ней.

Зазывала пожал плечами.

— Что ж, твое дело!

— Куда вы направляетесь? — спросил машинист, не глядя на Уиллерса.

— Просто едем, приятель. Ищем место, где можно было бы остано­виться. .. Мы из Калифорнии, из Империэл--Вэлли. Банда Народной пар­тии отняла у нас урожай и продукты, какие были в погребах. Назвала это «чрезмерным накоплением». Поэтому мы собрались и пустились в путь. Ехать приходится по ночам из-за вашингтонской банды... Мы ищем хоть какое-нибудь спокойное место, где можно жить... Хочешь, поезжай с нами, а если нет, мы готовы высадить тебя у любого города.

«Эти люди, — равнодушно подумал Эдди, — не похожи на тех, кто способен создать тайное свободное поселение, да и шайкой грабите­лей им вряд ли удастся стать; они ничего не достигнут, как и этот неподвижный луч фонаря; и, как этот луч, сгинут в пустынных про­сторах страны». Он стоял на лесенке, сосредоточившись на луче, ста­раясь не смотреть, как последние пассажиры таггертовской «Коме­ты» пересаживаются в фургоны.

Бригадир поезда влез в фургон последним.

— Мистер Уиллерс! — крикнул он с отчаянием. — Поехали!

— Нет, — ответил Эдди.

Зазывала помахал ему рукой над головами других.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь! — в его голосе звучала то ли угроза, толи просьба. — Может быть, кто-то появится здесь и заберет тебя отсюда через неделю или через месяц! Может быть! Но кто по­едет сюда в эти дни?

— Проваливайте, — сказал Эдди Уиллерс.

Он снова залез в кабину, а фургоны, скрипя и покачиваясь, трону­лись в ночь. Он сидел на месте машиниста неподвижного тепловоза, прижавшись лбом к бесполезному дросселю, и чувствовал себя капи­таном тонущего океанского лайнера, предпочитающим пойти ко дну

вместе с ним, лишь бы только не спасаться унизительным бегством на каноэ с дикарями.

Потом Эдди вдруг ощутил слепящий прилив отчаянного, правед­ного гнева. Вскочил и схватил дроссель. Он должен привести в дви­жение поезд; во имя некой призрачной победы должен запустить мотор тепловоза и ехать. Утратив всякую способность думать, взве­шивать и даже бояться, движимый каким-то высшим императивом, он наобум передвигал рычаги, дергал туда-сюда дроссель, нажимал на бездействующую тормозную педаль, пытался разглядеть далекую и вместе с тем близкую цель, зная только, что именно она вдохнов­ляет его на отчаянную битву.

«Не дай этому погибнуть!» — восклицал его разум, и перед его взгля­дом вставали улицы Нью-Йорка. «Не дай этому погибнуть!» — и ему светили огни железнодорожных сигналов. «Не дай этому погибнуть!» — и он видел дым, гордо поднимающийся из заводских труб, пытаясь раз­глядеть сквозь него то, что объединяло все вспышки его видений. Он хватался за провода, соединял и разъединял их, а тем временем в угол­ках его сознания постепенно всплывал светлый образ сосен, залитых лучами солнца. «Дагни! —услышал Эдди свой беззвучный крик, —Даг - ни, во имя лучшего в нас!..» и снова дергал никчемные рычаги, беспо­лезный дроссель... «Дагни! —кричал он двенадцатилетней девочке на залитой солнцем поляне, — во имя лучшего в нас, я должен привести в движение этот поезд!.. Дагни, вот в чем было дело... ты знала это тог­да, а я нет... ты знала, когда отвернулась и посмотрела на рельсы... я сказал: “Не бизнес и не деньги”... но, Дагни, сам бизнес, само умение выживать и есть лучшее в нас, вот что нужно защищать... во имя того, чтобы спасти это, Дагни, я должен привести в движение поезд...» Об­наружив, что лежит на полу кабины, и, наконец, поняв, что ничего по­делать не может, Эдди поднялся, спустился из кабины, смутно трево­жась о колесах тепловоза, хотя знал, что машинист закрепил их. Спрыгнув с последней ступени, он услышал, как захрустел под ногами песок пустыни. Он замер; в ужасающей тишине, из темноты раздавал­ся шелест перекати-поля, напоминающий смех какой-то невидимой армии, получившей, в отличие от «Кометы», возможность двигаться. Услышав поблизости более резкий шорох, Эдди обернулся и увидел се­рый силуэт кролика, приподнявшегося на задних лапках, чтобы обню­хать подножку одного из вагонов «Кометы». В приступе убийственной ярости Эдди бросился к нему, словно мог отразить наступление против­ніша в лице этого маленького серого существа. Кролик юркнул в тем­ноту, но Уиллерс понял, что этого наступления не отразить.

Он обошел тепловоз спереди и взглянул на буквы «ТТ». Потом рух­нул на рельсы и, всхлипывая, распростерся перед тепловозом, меж

533

тем как невозмутимый луч прожектора продолжал неподвижно смот­реть в непроглядную ночь.

Звуки Пятого концерта Ричарда Халлея струились из-под его паль­цев за окно и плыли в воздухе над огнями долины. Это был гимн тор­жеству. Ноты воспаряли, воплощая собой подъем, были сутью и фор­мой движения вверх, казалось, в них слились все человеческие деяния и замыслы, порожденные мечтой взлететь. То было восхождение зву­ка, вырвавшегося на свободу. Он будто освобождал пространство от всякой скованности, оставляя лишь радость усилий, не ведающих никаких препятствий. Лишь слабый отзвук в музыке напоминал о том, от чего она избавилась, но преобладал тон радостного откры­тия, что нет никаких мерзостей и страданий, нет и никогда не долж­но быть. Это была песнь чудесного освобождения.

Огни долины падали светлыми пятнами на все еще не сошедший снег. Он лежал на гранитных уступах, на толстых лапах сосен. Но обнаженные веточки берез чуть поднимались вверх, словно в обеща­нии скорого появления весенней листвы.

На склоне горы светился прямоугольник света, это было окно Ми - даса Маллигана. Мидас Маллиган сидел в своем кабинете за письмен­ным столом, перед ним лежали карта и лист бумаги с колонкой цифр. Он составлял перечень активов своего банка и разрабатывал план будущих вложений. Записывал возможные транши: «Нью-Йорк — Кливленд — Чикаго... Нью-Йорк— Филадельфия... Нью-Йорк...»

Другим источником света, оживлявшим дно долины, было окно дома Даннескьолда. Кэй Ладлоу сидела перед зеркалом, задумчиво разглядывая оттенки грима в старой коробке. Рагнар Даннескьолд лежал на диване, читая Аристотеля: «...поскольку эти истины верны в отношении всего сущего, а не для отдельных вещей. И все люди ис­пользуют их, в силу того, что они верны, потому что верны... Ибо каждый, понимающий в сущностях должен руководствоваться тем, что общие принципы не есть гипотеза... Очевидно, что такие при­нципы выражают единственную истину. Продолжим: в чем заключа­ется подобный принцип? А заключается он втом, что одно и то же свойство не может одновременно и в равной мере характеризовать и не характеризовать предмет...»

Еще одно светящееся окно было окном кабинета судьи Нарраган - сетта. Судья сидел за столом, свет лампы падал на старинный доку­мент. Он помечал и правил противоречия в его формулировках, не­когда ставшие причиной его краха. Сейчас он был занят тем, что добавлял к нему новую оговорку: «Конгресс не должен принимать законов, ограничивающих свободу производства и торговли...»

В лесу светился прямоугольник окна дома Франсиско д’Анкония Франсиско лежал на полу перед пляшущими языками пламени, за­вершая чертеж своей плавильни. Хэнк Риарден и Эллис Уайэтт сиде­ли у камина.

— Джон будет изобретать новые локомотивы, — говорил Риар­ден, — а Дагни руководить первой железной дорогой между Нью - Йорком и Филадельфией. Она...

Услышав следующую фразу, Франсиско резко вскинул голову и рас­смеялся; это был радостный смех, смех победы, смех свободы, смех из­бавления. Они не могли слышать музыку Пятого концерта Хал лея, парящую где-то в вышине, но смех Франсиско был под стать ее звукам. Раздумывая над этой фразой, Франсиско представлял себе лучи весен­него солнца на открытых лужайках перед домами по всей стране, иск­ры электродвигателей, блеск стали в растущих каркасах новых небос­кребов, глаза молодежи, глядящие в будущее уверенно и бесстрашно.

Вот та самая фраза, которую произнес Риарден:

— Она, конечно же, попытается разорить своими расценками на грузовые перевозки, но я смогу держать удар.

На самом высоком из досягаемых уступов горы виднелось слабое мерцание: отблеск звезд на волосах Джона Голта. Он стоял, глядя не на долину внизу, а на темный мир за ее пределами. Рука Дагни лежала на его плече, и ветер переплетал их волосы. Дагни знала, почему он захо­тел пойти в горы, почему остановился именно здесь и о чем задумался. Знала, какие слова он произнесет, и знала, что услышит их первой.

Они не видели мира за горами, там были лишь пустота и безжиз­ненные скалы, но за этой темнотой скрывался лежащий в руинах континент: дома без крыш, ржавеющие трактора, темные улицы, за­брошенные рельсы. Однако вдалеке, на краю земли, ветер колыхал легкое пламя, вызывающе упорное пламя Факела Уайэтта, оно трепе­тало, исчезало и вспыхивало снова, его невозможно было погасить. Казалось, оно напряженно ждет тех слов, которые Джон Голт должен был теперь произнести.

— Путь расчищен, — сказал Голт. — Мы возвращаемся в мир.

Он поднял руку и начертал в пространстве над разоренной землей

символ доллара.