от чего я никогда не понимал у Господа — так это его правила относительно секса.

Марк Твен исчерпывающе сформулировал эту проблему в своих «Письмах с Земли». Господь дает нам вожделение, склонности, био­логические потребности. А потом говорит: «Делать это можно толь­ко с одним-единственным человеком на протяжении всей жизни». По-моему, в этом нет смысла.

Ленни Брюс1 ярко обыгрывал эту нелепость. Ленни говорил: «Представьте, что вы растите своих детей, внушая им правило, что никто никогда не должен касаться их локтей, за исключени­ем их супругов. Только в браке можно касаться локтей друг друга. А про гениталии вообще никто ничего не говорит. С гениталиями можно делать все что угодно. Но выходя из дома, обязательно нужно закрывать локти. И вот в один прекрасный день муж возвращается домой, видит, что жена касается локтями с каким-то чужим мужчи­ной, и убивает его. Почему? Потому что такой реакции его научили. Вот это и называется предрассудком».

Интересно, как бы дети относились к сексу, если бы им ничего об этом не рассказывали? Когда я только начинал работать на ра­дио, у меня в Pumpernik’s каждую субботу был детский день. Это чем-то напоминало шоу Арта Линклеттера «Дети говорят ужасные вещи»[72] [73]. Однажды моим гостем был маленький гений. Ему было лет одиннадцать. По-моему, в этом возрасте он уже поступил в Мичи­ганский университет и помогал в учебе футболистам. Действитель­но удивительный мальчик. Я спросил у него:

«Что для тебя самое непонятное в жизни?»

Он ответил: «Секс».

Я поинтересовался: «Что ты имеешь в виду?»

Он ответил: «Я знаю, что мои мать с отцом занимаются сексом. И я знаю, когда они собираются этим заняться, потому что они смо­трят друг на друга по-особенному, а потом я иду в свою комнату, а они — в свою. Но я не понимаю, что в этом такого исключитель­ного».

Мальчик был достаточно умным, чтобы знать об этом, но недо­статочно взрослым, чтобы понимать, что это на самом деле такое. Мать его была учительницей. Она сказала, что, когда он спросил у нее, что такое оргазм, ей пришлось рассказать ему, потому что он уже знал, что такое существует. Она объяснила, что это похоже на то, как ты очень хотел чихнуть и наконец чихнул. И ведь это действительно так и есть. А все остальное — только предваритель­ные звуки и подготовка. Я часто вспоминаю об этом, когда чихаю.

Просто удивительно, насколько все мы заморочены на сексе. По-моему, это отголоски пуританского воспитания. Мне всегда ка­залось, что секс — совершенно личное дело каждого. Я просто не по­нимаю, какое отношение он может иметь к общественной жизни. Почему для кого-то должно иметь значение, что кандидат на пост губернатора штата Нью-Йорк встречается с другими женщинами, а его жена — с другими мужчинами, если они договорились обо всем между собой? Какая разница, что женатый губернатор Ныо - Джерси — гей? Это дело касается только его и его жены. Какое это имеет отношение к тому, как он управляет штатом?

Когда в январе 1998-го появились первые публикации об ин­трижке Билла Клинтона с практиканткой, я понял, что мы вступаем в новую эру. Потом я услышал имя, увидел фотографии. Моника Левински. Писали и о ее родителях. И я понял, что, кажется, ее знаю. А потом сообразил. Я встречался с ее тетей — сестрой ее матери. И подумал: «Оказывается, я действительно знаю эту девочку».

Я не хотел обсуждать в эфире то, что могло происходить между Биллом Клинтоном и Моникой Левински. Мне нет дела до того, с кем люди занимаются сексом, меня это не касается. Я всегда счи­тал, что это должно оставаться исключительно внутрисемейным делом Билла, Хиллари и их дочери. Но, увы, эта тема стала главной во всех программах на долгое время.

Я помню, как однажды президент CNN попросил меня записать вопросы, которые прилично задавать по поводу личной жизни кан­дидатов. Я ответил, что не могу этого сделать. Здесь не может быть никаких правил. Каждое интервью уникально, и все зависит от си­туации. Я не люблю обсуждать в эфире, кто с кем занимается сек­сом, но иногда я вынужден говорить о сексе в своих передачах. Случай с Клинтоном и Моникой Левински далеко не единствен­ный. Был скандал с Джимом Бэккером и Джессикой Хан. Была пре­зидентская кампания 1998 года, когда Гэри Харт1 предложил жур­налистам следовать за ним, если они сомневаются в его супруже­ской верности. Вскоре после этого появились его фотографии с фо­томоделью Донной Райс на борту яхты Monkey Business, и Харт был вынужден выйти из президентской гонки. Я в течение часа рас­спрашивал Джудит Экзнер[74] [75] о ее отношениях с Джоном Кеннеди. В то время ей было уже за пятьдесят, но до тех пор никто никогда не говорил о том, что они встречались. Имя Джудит Экзнер ни разу при жизни Кеннеди не появлялось в печати. Журналисты никогда не упоминали даже о том, что Франклин Рузвельт ездил в инвалид­ной коляске, пока он был президентом. Дэвид Бринкли рассказы­вал, что, когда он был еще молодым, его включили в группу жур­налистов, которые должны были работать в Белом доме. Когда он впервые увидел, как Рузвельт въезжает в комнату в инвалидной ко­ляске, то был в шоке: «Как? Наш президент — инвалид?» Рузвельт был парализован ниже пояса, и его специально поднимали, когда он выступал на трибуне. «Почему об этом не пишут?» — стал спра­шивать Бринкли других репортеров. И все они отвечали ему одно и то же: «А зачем? Какое это имеет отношение к его президент­ским решениям?»

Экзнер рассказывала, что они обедали с президентом Кеннеди, потом он шел на пресс-конференцию, а затем возвращался к ней. И никто не спрашивал, кто она такая. Пока он был сенатором, до того, как он объявил о своем решении баллотироваться в прези­денты, он даже приводил ее в дом, где они жили с Жаклин в Джордж-

тауне. Она очень нервничала из-за этого. Я спрашивал об этом Бена Брэдли. Он был близким другом Кеннеди еще до того, как стал ре­дактором Washington Post. Он сказал, что ничего об этом не знает и что ему нет до этого дела. Тогда мы жили совсем в другом обще­стве. В этом отношении можно сказать, что мы сделали огромный шаг назад. Когда желтая пресса стала смаковать истории о сексе, страна повернула вспять.

Если рассматриваешь тему, поднятую желтой прессой, встаешь с ней на один уровень. Дженнифер Флауэрс1 сообщила мне несколь­ко больше подробностей, чем хотелось бы, рассказав, что занима­лась сексом с Клинтоном, когда тот был губернатором Арканза­са. Флауэрс это было нужно, потому что пикантные подробности могли помочь ей более выгодно продать свою книгу. Но я всегда старался вести разговор на более высоком уровне. Хотя это было и непросто.

Однажды я спросил у Флауэрс, почему, по ее мнению, такой за­мечательный человек и политик попадает в подобные ситуации. Ну, понимаете, почему с хорошими людьми происходят нехорошие вещи?

«Мне кажется, — ответила она, — он в такие моменты думает не той головой».

Гостем нашей программы была и Линда Трипп[76] [77]. К сожалению, без этого было не обойтись. Без Линды Трипп никакой истории бы не вышло. Мне не нравилась Линда, потому что, на мой взгляд, она называла себя подругой Моники, а на самом деле просто хотела уничтожить президента. Наверное, это чувствовалось в моих во­просах. Это она убедила Монику сохранить синее платье с пятнами спермы. Это она записывала свои разговоры с Моникой так, что та об этом не знала. Правда, на моем шоу она не использовала слово «запись». В Мэриленде ее обвинили в незаконной записи разгово­ров, поэтому ей пришлось употреблять слово «документировать», чтобы избежать дополнительных обвинений.

Вероятно, после того как Билл Клинтон заявил, что он не относит оральный секс к настоящему сексу, Трипп и решила заменить слово «запись» на «документ».

На мой взгляд, Моника была жертвой. Она была всего лишь ста­жеркой в Белом доме, и президент для нее был слишком важной фи­гурой. Какими глазами смотрела на него 22-летняя девочка, как вы думаете? Помню, как Моника Левински появилась на вечеринке, которую я устраивал в Вашингтоне, как раз во время этого сканда­ла. Я думал, Тим Рассерт1 свалится в обморок. Папарацци бежали за ней по улице. Моника была в тот момент, вероятно, самой зна­менитой женщиной в мире. К ней подошел Вольф Блитцер[78] [79]. Она сказала ему: «Когда вы были в Белом доме, вы не обращали на меня внимания».

Мне кажется, она подвергалась огромному давлению. Она была среди чуждых ей людей, как я, когда попал в окружение Лу Вольф - сона. А что делает человек, когда оказывается не в своем мире? Он попадает в неприятности. Только что она была обычной стажеркой. И вот она стала главной фигурой расследования, и на нее смотрит вся Америка. Мне нужно было высказаться по этому поводу. На мой взгляд, Кеннет Старр[80] со своим расследованием создал гораздо боль­ше проблем, чем сам Клинтон.

Что же нужно было сделать Клинтону? Ему нужно было лишь сказать, что все это касается только его и его жены. История по­лучила бы продолжение, но не оказалась бы настолько раздутой. Клинтон влип в неприятности в тот момент, когда сказал: «У меня никогда не было секса с этой женщиной». Он влип еще сильнее, когда сказал, что оральный секс — это не секс. Наверное, об этом можно спорить. Может быть, это чем-то схоже со словами судьи Верховного суда Поттера Стюарта, который заявил насчет порно­графии: «Я не могу дать этому определения, но, когда я это вижу, я это узнаю».

Однажды Мартин Лютер Кинг-младший сказал мне, что в своих проповедях говорил о многом, но не о супружеской верности. Он

поступал так для того, чтобы его не обвиняли в лицемерии. В слу­чае с Клинтоном отрицание им своих поступков дало свободу всем республиканцам, которые хотели до него добраться. Боб Барр, конгрессмен из Джорджии, который первым предложил объявить Клинтону импичмент, был в гостях на моей программе и заявил, что ему наплевать на супружескую измену Клинтона. Его волнует исключительно создание препятствий для правосудия, подкуп сви­детелей, подстрекательство к лжесвидетельству и возможное унич­тожение доказательств.

Я старался сосредоточиться в своей программе на том, как скан­дал влияет на процесс импичмента. Мне казалось, что поведение Клинтона не может стать причиной импичмента. Но Клинтон был многим неугоден, поэтому такое предложение и прошло. Решить, останется ли Клинтон на посту до окончания срока, должен был Сенат. В тот день я позвонил президенту, чтобы пожелать ему удачи и сказать, что он будет желанным гостем в моей программе в любой момент, если захочет поделиться своими чувствами. Я оставил свое сообщение его секретарю. Washington Redskins в тот день играли с Tampa Вау. Когда я смотрел матч, Клинтон перезвонил мне и услы­шал в трубке звуки репортажа.

«Это Redskins играют?» — спросил он.

«Да».

«И кто выигрывает?»

«Татра Вау ведут, 16-7, но Skins пока не сдаются».

«Да ну? А кто выиграл в матче с Jets? Я весь день был так занят...»

Вот это умение отвлечься! Потом мы немного поговорили об им­пичменте.

«Какая глупость! — сказал Клинтон. — Но я не собираюсь им поддаваться».

Он не поддался. Когда срок его президентства закончился, когда он дописал автобиографию, то пришел ко мне на программу и ска­зал, что должен благодарить своих мучителей. Он считал, что имен­но те, кто хотел его уничтожить, в конечном итоге помогли ему. Хиллари приводили в такое бешенство люди, которые выступали против Клинтона, что только благодаря им она взглянула на него другими глазами.

На другой день после того, как Клинтон признался перед всем на­родом в своих отношениях с Моникой, он с Хиллари и Челси улетел в Мартас-Виньярд, чтобы попробовать восстановить свою семью. Я все время вспоминаю, как смотрел в Белом доме фильм вместе с президентом. Это был фильм «Руди», о великом игроке команды Университета Нотр-Дам Руди Рюттигере1. Он сам присутствовал на показе. Челси принесла попкорн. Она сидела рядом с отцом. Тот обнял ее за плечи. Было замечательно. Любому отцу более чем пе­чально лишиться таких моментов. Позже Клинтон признавался, что его больше всего страшило, что он нанес непоправимый урон своим отношениям с Хиллари и Челси и что уже никогда нс сможет восстановить их полностью. Я помню, как видел их всех на экра­не телевизора идущими к Marine One[81] [82]. Челси прильнула к матери, а президент потянулся к ней, чтобы привлечь ее к себе. Это был один из тех личных моментов, которые, по моему мнению, не должно выставлять на всеобщее обозрение. Но я продолжал смотреть, пока вертолет не взлетел.

Довольно тяжело признаться в измене своей жене. Но что же говорить дочери? Жена — взрослый человек. Она может обозвать тебя сукиным сыном. Она может с тобой развестись. Жене не обя­зательно навсегда оставаться твоей женой. Но дочь всегда будет твоей дочерью.

Мне было очень жаль Билла Клинтона и его семью за все, через что им пришлось пройти. Многим не нравился Клинтон как поли­тик, и они утверждали, что он заслуживает того, что получил. Я так не думаю. Я не большой поклонник библейских текстов, но слова «Кто без греха, пусть первым бросит камень» считаю великими. У всех людей есть слабости. И порой мы не можем не стать их жерт­вой. Например, моей слабостью раньше было курение. Я не мог бро­сить курить. Передо мной можно было вывесить все статистические данные, но я все равно не расстался бы с сигаретой. Я способен по-

нимать тех, кто подвержен слабостям. Поэтому я и мог сопережи­вать как президенту, так и его семье.