Приступая к последней главе, я задумался: что еще хотел бы знать мой читатель об Австралии? О том, как живут имми­гранты в этой стране, что они о ней думают? Как они к ней приспосабливались? Какие подводные рифы и мели их под­стерегали? Как бы жил он сам, оказавшись на их месте? И во­обще — есть ли рай на земле?

К сожалению, рая нет на земле, а вот ад есть. И мы — люди — большие мастера создавать его. Вся история XX века говорит об этом.

Судьба, и особенно иммигрантская судьба, складывает­ся из сложнейшего комплекса эмоций, поступков, случай­ностей, которые не поддаются простому анализу. Чем при­митивнее живой организхм, тем легче ему приспособиться к окружающей среде. И все же, слава богу, что далеко не все из нас удовлетворяются только хлебом и зрелищами. В судь­бе есть нечто неуловимое, связанное с полетом души. Имен­но поэтому чем тоньше психика индивидуума, чем глуб­же он внедрен в свою культуру — понимает ее и дорожит ею, — тем сложнее он приспосабливается к чужой культуре и тем тяжелее для него иммиграция.

Помню, когда я только приехал в Австралию, мой друг и покровитель, о котором уже не раз упоминалось на этих страницах, хлопнув меня по плечу, сказал: «Киносцена­рий ты напишешь — не в этом проблема, а вот иди-ка ты сначала в университет, подучи английский... стань австра - лийцем!..»

И я пошел. За партами сидели люди разных возрастов, на­циональностей и уровней образования. Справа от меня сидел веселый парень-таксист из Ташкента, а слева грек, профессор философии Афинского университета.

Таксист любил помечтать. Его мечтой было купить «форд», вернуться с ним в Узбекистан и с шиком проехать по центру Ташкента, чтобы другие таксисты ахнули от за­висти. Через месяца полтора парень уже неплохо жонгли­ровал сотней английских слов, которых было достаточно для общения с пассажирами, и счастливым покинул кур­сы — пошел «делать деньги».

Грек же, наоборот, был мрачен. Ему тяжело давалось обучение. Его профессорский язык, на котором он общался со своими афинскими студентами, был языком Аристотеля, Плутарха, Сенеки... На более простом он не умел разговари­вать, а главное — думать, это был не его уровень мышления. А заговорить по-английски на его языковом уровне было не­сравнимо труднее, чем на уровне моего соседа справа. Каж­дое утро, почти плача, грек пытался объяснить мне, насколь­ко примитивен и нелогичен английский язык, насколько он далек от высокой философии.

Кончилось тем, что, отчаявшись, профессор уехал обратно в Афины. Я встретил его там через несколько лет — веселым и счастливым. Своего сокурсника-таксиста я тоже неодно­кратно встречал в Мельбурне, тоже веселым и тоже счастли­вым. О Ташкенте он больше не вспоминал. Ему и здесь было хорошо. Как говорится, каждому свое...

На нашем английском курсе было немало студентов из СССР, особенно молодых дам. Тут, в лоне свободы, их со­ветское воспитание распускалось пышным «патриотиче­ским» цветом. Основной их заботой на переменах был во­прос — шпион он или не шпион? Кто его подослал — КГБ или ГРУ? Кто он по званию? За кем следит? Как это он с со­ветским паспортом живет здесь в Австралии?

Само собой разумеется, что речь шла обо мне...

Тогда еще не успело выветриться из памяти австралий­ской секретной службы шпионское «дело Петрова», так что сотрудники этой службы были начеку. Они приходили «поговорить» со мной, осведомлялись о моих делах и планах, потом, поняв, откуда пришел к ним «сигнал», вежливо из­винялись и дружески прощались.

Шло время. Очень хотелось вернуться в свою профес­сию — снимать кино. Тем более что телевидение предло­жило мне сделать документальную серию кинопутешествий по островным государствам Океании.

Но как попасть туда? Получить визы этих государств на мой советский паспорт было почти нереально, для этого потребовались бы многие месяцы, а телевидение не терпит таких сроков. И тогда мой друг и покровитель предложил выход из положения.

— Попроси австралийское гражданство, — посовето­вал он. — Я помогу ускорить получение паспорта. И живи как человек...

— Да ты что?! — испугался я. — После этого мне уж точ­но никогда в Москву не вернуться... не увидеть родных и друзей...

— Ерунда, кто там, в Москве, узнает об этом паспор­те?!. — заключил мой друг и шутливо добавил: — Закон­чишь съемки и выбросишь его в корзину.

Закончив съемки, я не выбросил его и остался австралий­цем...

Но все это, конечно же, только курьезы. Основные проблемы иммиграции лежат в другой плоскости.

«Первое впечатление от города, в который мы приеха­ли двадцать пять лет назад, — рассказывает иммигрантка из Турции, — было странным. Всё чисто, красиво, но ули­цы пустынны... К этому мы в Турции не привыкли... Я ра­ботала день и ночь — шила, а муж устроился на фабрику. А чтобы еще подзаработать, он нанялся также и уборщиком

в отель. Ему приходилось вставать в 3 часа утра, идти в отель, затем начиналась работа на фабрике... Вскоре он впал в тя­желейшую депрессию...

Что касается детей, то старшая дочь ненавидела новую страну, она была подавлена так, что два года болела, и врачи не могли понять, в чем дело. Единственной их рекомендаци­ей было вернуться обратно в Турцию.

Сейчас у нас все хорошо. Мы в достатке, имеем собствен­ный дом, свой бизнес, дети давно уже взрослые, закончи­ли университеты, внуки учатся... У всех у них нет проблем с английским языком, они австралийцы, а у нас с мужем все еще эти проблемы есть... Вообще, если честно признаться, то от иммиграции я ожидала чего-то большего... Это очень тяжело — иметь отношение сразу к двум странам. Ты должен понять, к какой из них ты принадлежишь, иначе ты исчеза­ешь как личность...»

— Это очень мирная и спокойная страна, — говорит дру­гой иммигрант, — но у меня в душе нет мира. Когда я покидал Гватехмалу, я чувствовал, будто оставляю часть себя на этой земле. Мое тело живет в Австралии, а душа — на родине.

А вот мнение россиянина, инженера-строителя, приехав­шего в Австралию несколько лет назад:

— Русские в Австралии никогда не голодали, но и счаст­ливы по-настоящему тоже не были. Жизнь тут благополуч­ная, сытая, размеренная, но скучная../

Обратите внихмание, что все эти люди — из разных стран, разных интеллектов, культур и жизненных позиций — жалу­ются примерно на одно и то же. Они жалуются не на внешние факторы, в которых могли бы быть повинны страна, режим,

Я мог бы привести и другие высказывания, где превалируют превос­ходные степени. Вот, например, слова тоже нашей соотечественницы, журналистки, переселившейся в эту страну: «Австралия обернулась для меня такой доброй страной, какая не могла привидеться даже в самом радужном сне!»

система, климат, экономическое положение, а на факторы психологические, заложенные внутри нас.

В более или менее резкой форме эта «пересадочная бо­лезнь» затрагивает почти всех иммигрантов первого поколе­ния. Одни приживаются быстрее, становясь полноценными гражданами, другие медленнее, а третьи вообще не прижива­ются, оставаясь на всю жизнь иммигрантами, или покидают страну.

Естественно, что первыми к новой культуре, языку и во­обще окружающему миру приспосабливаются дети. И тут начинается извечный конфликт «отцов и детей», но в уде­сятеренном накале, так как в нем проявляется не только конфликт поколений, но и конфликт культур, зачастую со­вершенно противоположных, что нередко приводит к тяже­лейшему отчуждению между близкими людьми.

Меня иногда спрашивают: а есть ли вообще формула им­мигрантского успеха, формула счастья? Ну, по поводу сча­стья — это вопрос не ко мне, а к Богу. А что касается форму­лы иммигрантского успеха, то я бы ответил так, хотя знаю, что некоторые с этим не согласятся.

Успех или неуспех заложен внутри нас, в нашем характе­ре, в нашем понимании смысла жизни. Языковой или куль­турный барьер можно преодолеть, значительно труднее по­бедить самого себя. Если человек приезжает не завоевывать мир, а просто жить и радоваться жизни, понимая ее высшую самоценность, если у него хватит сил перешагнуть через свои амбиции и начать все с нуля, понимая, что жизнь дала ему еще одну попытку, где шансы успеха и неуспеха равны, если он научится воспринимать неудачи без трагедии и, перешагнув через них, идти дальше — его почти наверняка ждет успех.

Если же человек нацелен только на победу и в зависимости от нее оценивает свою жизнь, если он не может освободиться от груза прежних заслуг и каждую неудачу воспринимает как катастрофу, если у него нет трезвого взгляда на самого себя — его, скорее всего, ждет разочарование.

Потребовались годы, чтобы до меня дошла простая исти­на: человек может рассчитывать на успех лишь в том случае, если в его сознании будет заложен вариант неуспеха тоже. Как писал Пастернак: «Но пораженья от победы ты сам не должен отличать». Все это простые истины, но как долго они иногда доходят до нас. Советская система воспитывала неплохих футболистов и хоккеистов, но все мы были очень плохими спортсменами на гаревой дорожке жизни.

Как-то, еще в 1980-е годы, в Нью-Йорке, в застольной бе­седе с замечательным русским скульптором и, не побоюсь сказать, философом Эрнстом Неизвестным мы затронули эту тему. Я спросил его: «Ты доволен эмиграцией, доволен своей жизнью в Нью-Йорке? Ты достиг того, к чему стре­мился?» Он долго молчал, потом ответил: «Понимаешь, я родился на европейском континенте, в родительском доме на пятом этаже. Прожил там полвека и за это вре­мя, силой труда или таланта, с пятого этажа докарабкался до десятого... Потом я спустился вниз, переплыл океан и оказался на новом, малоизвестном мне континенте, где поселился на первом этаже... Мне бы здесь за оставшуюся часть жизни хотя бы до пятого этажа — на котором я ро­дился — добраться, не говоря уж о десятом...»

Конечно, это всего лишь аллегория, но в ней много ис­тины, связанной с эмиграцией. Недаром замечательный человек и ученый, друг Сахарова, Солженицына, Бродско­го — профессор искусств Ефим Эткинд, высланный из Рос­сии советской властью за свободомыслие, писал, что надо спасаться не эмиграцией, а борьбой за переустройство сво­ей страны. Надо обретать счастье вместе с ней.

Так все же что такое Австралия? «Деревня», как иногда ее называют, или будущая владычица Азии, как предрекал ей почти два века назад Дарвин?

Думаю, что и то и другое тут переплетаются воедино. Согласен, что по сегодняшней интеллектуальной шкале

ценностей Австралия значительно уступает многим разви­тым странам мира. Но будет ли эта шкала такой же в конце XXI века? И не изменится ли к этому времени система цен­ностей?!

Не думаю также, что в обозримом будущем оправдает­ся прогноз Дарвина и Австралия станет владычицей Азии. И не только потому, что рядом лежат такие страны с древ­нейшими культурами, как Китай и Индия. XXI век, не гово­ря уж о последующих веках, будет не временем завоевания древними культурами новых территорий, а временем фор­мирования новой мировой культуры, объединяющей чело­вечество. И, как мы видим, этот процесс уже идет.

Австралия во многом напоминает Америку — и своей историей, и своим колоритом. Когда Колумб открыл Амери­ку, туда потянулся европейский люд, в массе своей нищий, но отчаянный, работящий, жаждущий экономического благо­получия. Тот образ скрипящей телеги со скарбом, вошедший в историю как «завоевание Дикого Запада», стал символом Америки. Так возникла американская культура труда, пере­росшая в культуру жизни, сформировавшую американский характер. Те, кто считает, что американцы жадные, что они ду­мают и говорят только о деньгах, глубоко ошибаются в харак­тере этой нации. Создать всего за несколько веков цветущую мировую державу первой величины на земле диких прерий — для этого надо было иметь не только мозги, но и огромное трудолюбие, а главное — твердый характер и ясную цель.

Австралия идет примерно тем же путем. Не надо за­бывать, что каторжные поселения или золотая лихорад­ка — это всего лишь эпизоды из двух веков жизни страны. А остальное — это упорство и воля первопроходца, труд фермера.

В отличие от Америки большая масса людей, нашедшая здесь «землю обетованную», приехала сюда после страшных мировых катаклизмов — войн, газовых камер, геноцида — обездоленная, зачастую находившаяся на краю гибели. Они

целовали эту землю и искали здесь не наживы, а защиты и спокойствия. Это в большой степени формировало ав­стралийский характер, характер нации.

А ведь многонациональная страна с таким характером — это лучшее поле, на котором может прорастать новая обще­мировая культура. Не говоря уж о том, что здесь, как нигде, сошлись культуры тысячелетий — от палеолита до наших дней. И когда видишь древнего человека с мобильным теле­фоном, то понимаешь, что на твоих глазах зарождается но­вая цивилизация. А если к этому еще прибавить огромные пустующие территории страны плюс современные техно­логии, то можно не сомневаться, что это страна с большим будущим.

Я хотел бы закончить эту главу словами нашего сооте­чественника Максима Ушакова, которого я уже цитировал. «...Все двадцатимиллионное население Австралии можно охарактеризовать как довольно спокойную и самодоста­точную нацию, знающую себе цену, но не распираемую со­знанием собственной значимости. Когда идешь по улице и просто всматриваешься в прохожих, то видишь нормаль­ные, без вычурности, улыбающиеся, без тени агрессии лица австралийцев. Уже через неделю после моего прибытия в Ав­стралию я забыл об озлобленных, искаженных социальными катаклизмами лицах...»

Мельбурн — Москва 2003-2010