И

з всего, что мне хотелось бы сделать в своей карьере, есть одно, чего мне делать не приходилось: вести дебаты кандидатов в президенты во время предвыборной кампании.

Я вел дебаты между Бушем и Маккейном во время выдвижения кандидатур от республиканцев в Южной Каролине в 2000 году и ду­мал, что они друг друга поубивают. Я проводил телемост с лидерами Израиля, Палестины и Иордании. Еще я устроил первые в стране де­баты между вице-президентом и обычным гражданином, когда Эл Гор и Росс Перо обсуждали NAFTA1 в 1993-м. Но вот дебаты между кандидатами в президенты от демократов и республиканцев вести мне не доводилось ни разу.

Кажется, Уолтер Кронкайт тоже ни разу не проводил прези­дентские дебаты. В свое время он был более популярен, чем лю­бой из кандидатов. А про меня уже давно кто-то сказал: «Ларри Кинг — это личность. Зачем нам нужно превращать президентские дебаты в шоу Ларри Кинга?» Это, конечно, веский аргумент. В моей программе не действуют правила Федеральной избирательной ко­миссии. Иногда в ответ на реплику кого-то из гостей я не произ­ношу вообще ни слова, а просто показываю на другого, предостав­ляя отвечать ему. Я просто даю событиям идти так, как они идут. Так что я все понимаю, но как-то не хочется отказываться от своей мечты. Когда я смотрю президентские дебаты, меня все равно тянет быть там.

Заставлять людей всесторонне разбирать какую-нибудь пробле­му — это именно то, чем я занимаюсь практически каждый вечер. И можно сказать, что на протяжении почти четверти века в моем шоу на CNN велись самые значимые дебаты в мире. Иногда я за-

Североамериканское соглашение о свободной торговле.

думываюсь о том, на что были бы похожи дебаты между Авраамом Линкольном1 и Стивеном Дугласом[46] [47]. Они продолжались часами, причем на них не было модератора! Можете себе представить, во что превратились бы сегодня дебаты по поводу абортов или прав сексуальных меньшинств, если бы не было модератора?

Не знаю в точности, когда это началось, но на протяжении моей жизни произошли крупномасштабные изменения в отношении к сексуальным меньшинствам. Во времена моей юности гомосексуа­листы считались чудиками, почти сказочными персонажами. Было забавно отправиться в Гринвич-Виллидж, чтобы поглазеть на них. Со временем я стал более свободомыслящим. Но по-настоящему научился принимать гомосексуализм после того, как брал интер­вью у героя корейской войны, которого вышвырнули из армии за то, что он был геем. Его уволили, несмотря на то что он никогда не бывал замечен в каких-то сексуальных контактах на территории военной базы. Со своими любовниками он встречался исключи­тельно в других местах и только в свое свободное время. И ни разу не нарушил ни одного армейского правила. Он обратился с иском, и его дело было передано в Верховный суд.

В ходе интервью он пояснил, что не знает, почему стал геем. Он вырос в обычной семье. Родители были гетеросексуалами. Его старший брат женился, у него было несколько детей. Но сам он почему-то еще в детстве любил играть с куклами. Но, с другой сто­роны, его привлекали оружие и военная форма.

Пока мы разговаривали, симпатичная девушка принесла нам в студию кофе. На ней была мини-юбка. Когда она вышла, он спро­сил у меня: «Это вас возбуждает?»

«Да», — ответил я.

«А меня — нет, — сказал он. А потом спросил: — А вы знаете, почему вас это возбуждает?»

«Ну...»

«Ну да, на ней короткая юбка. У нее красивые ноги. Но да­вайте задумаемся. Почему это вас возбуждает? Ответ — вы этого

не знаете. Вы взрослеете, смотрите на девушек и возбуждаетесь. А я рос, смотрел на мальчиков и испытывал возбуждение. И ни один из нас не знает, почему так происходит. Вы не знаете, почему вы стали гетеросексуалом. Вы ведь не принимали решения стать та­ким. Вы не сидели и не думали: мальчики или девочки? Мальчики или девочки? И не выбрали девочек сознательно».

И когда он говорил это, мне вспомнился один случай. Мне было лет одиннадцать, и к нам на обед зашла моя кузина Лоретта. Что-то упало на пол. Я наклонился, чтобы поднять упавший предмет, и случайно заглянз'л Лоретте под юбку. И почувствовал, что возбуж­даюсь. Я не знал, почему это произошло со мной. Из-за чего я стал чувствовать это?

Значит, некоторые парни точно так же чувствуют возбуждение, глядя на мальчиков, и понятия не имеют, почему это происходит с ними. Видимо, это что-то из области генетики. Это нельзя из­менить. Меня невозможно сделать гомосексуалистом. Это просто нереально. Но я не выбирал гетеросексуализм. Да и кто в здравом уме захочет стать «голубым»? Подумайте сами. Я бы, например, мог захотеть стать президентом. Но выбирать — быть ли мне геем или нет?..

Никогда не забуду этого интервью. Я всегда вспоминаю о нем, когда разговариваю с религиозными лидерами типа Джерри Фол - велла, и всегда застаю их этим врасплох.

Они обычно утверждают, что молятся за гомосексуалистов. Они уверены, что быть таким — следствие ошибочного выбора.

А я говорю им в ответ:

«Значит, по-вашему, эти люди сознательно решили быть гомо­сексуалистами? Это, по-вашему, их выбор?»

«Да, — отвечают мне. — Они сами выбрали такие сексуальные отношения».

Тогда я выдерживаю небольшую паузу, а затем спрашиваю:

«А вы помните, когда именно вы решили быть гетеросексуалом?»

И никто никогда не мог ответить мне на этот вопрос.

Люди типа Джерри Фолвелла говорят:

«Ну, это ведь норма».

А я спрашиваю:

«Что вы имеете в виду под “нормой”? Для гея норма — быть геем».

Я спрашивал об этом почти всех религиозных лидеров. Ко мне на программу приходил Элтон Джон и всесторонне обсуждал свою жизнь. Помню и разговор с актером Реймондом Берром. Он не стал говорить о своем гомосексуализме в эфире. Но за обедом он рас­сказал мне, как тяжело было в 40-50-е годы.

Он снимался в кино, заболел, его положили в больницу и сде­лали операцию. Он не знал, как будет оплачивать медицинские счета. Но когда он покидал больницу, то обнаружил, что счета уже оплачены. Оказалось, о них позаботился Фрэнк Синатра. Они с Рей­мондом вместе снимались. Берр не был уверен, что Синатра опла­тил бы его счета, если бы знал, что он гей.

Лично я могу теперь сказать по этому поводу только одно: кому какое дело до того, какая сексуальная ориентация у человека? Чело­век свободен и вправе любить того, кого ему хочется.

Но если я беру интервью у кого-то, кто выступает за однополые браки, я стараюсь не выставлять напоказ свою точку зрения в эфире. Во время предвыборной кампании 2008 года, когда калифорнийцы должны были решать, запрещать ли однополые браки, примерно 18 000 однополых пар уже успели зарегистрировать свой брак по су­ществовавшему в штате закону. Но в ходе кампании люди вдруг в подавляющем большинстве проголосовали за запрет. Активисты движения за права гомосексуалистов устраивали по всей Калифор­нии акции протеста. Если бы кто-то из них в тот момент стал моим гостем, я бы сказал ему: «Вы совершаете бессмысленные действия. Неужели ваши акции помогут вам решить проблему? Не лучше ли вспомнить о легитимных методах воздействия?»

Я всегда стараюсь убедить людей с противоположными точка­ми зрения взглянуть на вещи со стороны. Другой пример — вопрос об абортах. Однажды я брал интервью у вице-президента Дэна Куэйла. Он выступал против абортов. И я спросил его: «А что, если ваша дочь придет к вам с проблемой, которой боятся все отцы? Как вы поступите?»

«Я постараюсь дать ей добрый совет и поговорить с ней по ду­шам, — ответил Куэйл. — Я поддержу ее в любом решении, которое она примет».

На следующий день заголовки в газетах кричали: «Куэйл раз­решил бы дочери сделать аборт!»

У меня не было цели заставить его сказать такое. Я просто хотел заставить его подумать. Для этой цели замечательно подходят ги­потетические вопросы. Многие политики очень не любят отвечать на них, потому что они вынуждают их думать по-другому.

Я считаю, что женщина имеет право выбирать. И не думаю, что общество должно лишать женщину такого права. Но в эфире я могу сказать человеку, который выступает за аборты: «Есть мно­го других возможностей. Например, отдать ребенка паре, которая не может иметь своих детей. Есть много людей, которые готовы отдать все что угодно, за возможность вырастить ребенка. Так за­чем же уничтожать жизнь?» И когда я начинаю говорить такое, я даже сам в это верю.

Я абсолютно против смертной казни. Я считаю, что, лишая жиз­ни убийцу, мы совершаем точно такое же убийство. Но основное мое возражение состоит в том, что смертная казнь полностью от­рицает возможность последующего пересмотра дела. Во всех других случаях, если правосудие совершает ошибку, оно может заявить: «Мы просим прощения. Вот вам компенсация». Но, если человек казнен, такого уже не сделаешь.

Представьте, каково невинному находиться в камере смертни­ков и ждать исполнения приговора. Классический пример — дело Питтса и Ли во Флориде. Двое чернокожих мужчин были обвинены в убийстве двух белых работников бензозаправки. Это было в на­чале 1960-х. Оружия найдено не было. Не было вообще никаких улик. Питтсу исполнилось 27, он был военнослужащим. Ли — де­вятнадцать, и он работал поваром. Полицейские избивали их, пока они не признались. Девять лет они ожидали исполнения приговора. Потом один белый мужчина признался, что он совершил то убий­ство, и был подвергнут проверке на детекторе лжи, которая под­твердила его признание. Но даже после этого Питтс и Ли вновь предстали перед судом и были вновь осуждены, потому что судья не дал присяжным выслушать признание убийцы. И только после того, как книга, посвященная этому делу, получила Пулитцеровскую премию, Питтс и Ли были помилованы губернатором.

Проблема смертной казни заключается в том, что невозможно сочинить закон, по которому, если вас признают убийцей 14 чело­век, вы будете считаться заслуживающим смерти. Единственный человек, к которому бы я согласился применить высшую меру на­казания, — тот, кто попросил бы об этом.

Но я, как всегда, ищу способ взглянуть на проблему с обеих сторон. Если ко мне на передачу приходит человек, выступающий против смертной казни, я спрашиваю у него: «А как насчет Гит­лера? Что, если бы Гитлер в 1940 году был арестован и помещен под стражу? И если бы вы знали, что, в случае если он будет осво­божден или как-то иначе выйдет из заключения, он погубит мил­лионы человеческих жизней, вы бы согласились казнить его?»

К концу 1980-х на CNN почти постоянно обсуждались подобные вопросы. Это сейчас на любом канале можно увидеть политиков и ученых мужей, дискутирующих друг с другом обо всем подряд. Но Fox News Руперта Мердока стали выходить только в 1996 году. Точно так же, как и передачи MSNBC. А до того времени теле­канала, подобного CNN, не существовало. И именно в конце 1980-х для «Шоу Ларри Кинга» звезды действительно сошлись. Нас транс­лировали по всему миру, нам звонили даже из Гренландии и Ав­стралии и задавали вопросы. Теперь, может быть, это и не кажется таким огромным достижением. Но тогда еще не было бесплатных номеров, начинающихся на 800. Зрители из Гренландии должны были платить за возможность позвонить в студию... а ждать вывода звонка в эфир приходилось подолгу.

Всякий раз, когда случалось что-то из ряда вон выходящее, все чаще и чаще зрители обращались именно к CNN. Когда я вернул­ся из больницы после инфаркта, случился скандал с телепроповед­никами Джимом и Тэмми Фэй Бэккер. Эта «желтая» история была словно специально создана для телевидения. Джим и Тэмми Фэй были милейшей парой, они были знакомы со школьной скамьи и смотрелись почти как сиамские близнецы. Он продавал, а она делала картинку. Они основали клуб «Восславим Господа» и высту­пали на телевидении, зазывая посетителей в христианский отель и тематический парк. Они собирали миллионы и тратили их, ку­паясь в роскоши до такой степени, что даже заказали своей собаке

будку с кондиционером. При этом Джим крутил роман со своей красавицей-секретаршей Джессикой Хан, которой платил за мол­чание.

Джим и Тэмми Фэй не раз были у нас в гостях, да и Джессика Хан тоже. Она и вправду была очень привлекательна. Я никогда ее не за­буду. Я в тот момент был свободен. Как-то я вез ее на такси в отель, а она заигрывала со мной. Как бы случайно подняла ножку к мое­му паху и покрутила ею. Но я сдержался. Момент был не слишком подходящим. И я прекрасно понимал это.

Скандал с Джимом и Тэмми Фэй стал находкой для телевидения, тем более что постоянно открывались новые обстоятельства и вы­двигались новые обвинения. Хан обвинила Бэккера в том, что он подсадил ее на наркотики и изнасиловал. Ко мне в программу при­ходил проповедник Джимми Сваггарт и назвал Бэккеров раковой опухолью на теле Христовом. Спустя короткое время он был за­стукан в луизианском отеле с проституткой. Больше сотни тысяч бывших членов клуба «Восславим Господа» подали коллективный иск, пытаясь вернуть свои деньги. На помощь поспешил Джерри Фолвелл и пытался взять руководство организацией в свои руки. Но после одной успешной акции по сбору средств он был спущен по водяной горке в парке развлечений прямо в одежде. Тэмми Фэй не любила Фолвелла, но держала свои чувства при себе. Никто ни в чем не обвинил Тэмми Фэй. Зато Джима обвинили в мошен­ничестве, и он был отправлен в тюрьму. При аресте он визжал, бры­кался и сопротивлялся как мог.

Вначале Тэмми Фэй поддерживала его. Она не посещала ни одной телевизионной программы без размазанной по щекам туши. Но все же, пока Джим сидел в тюрьме, Тэмми Фэй развелась с ним. Она вышла на улицу во время гей-парада, присоединилась к демонстрантам и стала любимицей сексуальных меньшинств. Мы поддерживали дружеские отношения. Потом она заболела раком кишечника, а затем — неоперабельным раком легких. Она была гостем моей программы буквально накануне своей смерти. Весила она, наверное, фунтов шестьдесят пять. Мне казалось, что я вижу саму смерть. Я действительно боялся, что она скончается прямо во время шоу. Она с трудом могла говорить, но ей хотелось попро-

щаться. Сообщение о ее смерти вышло в эфир по окончании моего шоу в следующий вечер.

Может, это и было мыльной оперой, но от этого было не отвер­теться. Я помню, как спросил Теда Коппеля: «Как мы можем сохра­нять в наших программах нужный баланс между сплетнями и ново­стями?» И Тед ответил: «Я для них рассказываю про Джима Бэккера. А они за это разрешают мне рассказывать о Ближнем Востоке». Моя ситуация была такой же. Но Тед Тернер дал мне возможность опи­сать конец холодной войны и все, что за этим последовало.

Не знаю, мог ли Тед предсказать скандал с Бэккерами, когда основывал CNN. Но вот об окончании холодной войны он мечтал. Когда были запущены первые передачи CNN, отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом оставляли желать лучшего. Советы в 1979-м вторглись в Афганистан. В ответ на это президент Картер запретил американским спортсменам участво­вать в Олимпийских играх 1980 года в Москве. Четыре года спустя Советский Союз ответил тем же. Они бойкотировали Игры в Лос - Анджелесе и призвали к тому же большую часть стран коммуни­стического блока.

И Тед задумал объединить Советский Союз, Соединенные Штаты и весь остальной мир. Он назвал свою идею Играми доброй воли. Время было выбрано самое подходящее. Главой СССР в 1985 году стал Михаил Горбачев, и с ним пришло чувство большей открыто­сти. Через год тысячи спортсменов со всего мира приехали в Москву на первые Игры доброй воли. Тед встретился с Горбачевым. Совет­ская рок-группа исполняла американский гимн. Гребцы советской и американской команд поменялись местами в лодках. Для Теда все было просто. Он вернулся в Штаты и сказал: «Коммунисты точно такие, как и мы. Они точно так же едят, так же ходят. У них точно так же по два глаза. И с ними можно разговаривать. С ними не обязательно соглашаться, но ведь разговаривать с ними можно». Разве мог кто-то с этим не согласиться? Через год Рональд Рейган в Берлине обратился к Горбачеву с призывом «развалить эту сте­ну». В 1989-м зрители CNN увидели, как рухнула Берлинская стена. Не прошло и десяти лет с тех пор, как Тед начал объединять людей с помощью спутникового телевидения.

Моя роль на CNN именно в те годы приобрела особую важность. Рейтинги взлетели до небес. Весь мир был у моих ног каждый ве­чер в девять, о шоу писали и говорили повсюду. Но так совпало, что именно в этот момент закончился мой контракт. И у меня было 30 дней на то, чтобы при желании перейти на другую работу, либо контракт с CNN продлевался.

За этот месяц Боб Вульф сбился с ног в поисках вариантов. Он получил два замечательных предложения. Одно — от Руна Арлед - жа[48] с АВС. Рун хотел, чтобы я делал продолжение шоу Nightline. Тед Коппель был бы в эфире до полуночи, а я — после.

Второе предложение было от братьев, управляющих King World: они делали шоу Опры Уинфри и множество других популярных про­грамм. Это были милые, но несколько сумасшедшие парни. Они придумали концепцию шоу под названием «Ларри Кинг на связи». У нас должно было быть два самолета, на которых репортеры вы­летали бы в горячие точки, а потом передавали мне новости оттуда в студию.

В то время на CNN я получал примерно 800 тысяч долларов в год. Если бы я принял любое из этих предложений, моя зарплата мог­ла бы практически удвоиться. АВС было более престижным местом. Но работа в King World предполагала еще и процент от прибылей информационного агентства.

Мы с Бобом день за днем обсуждали эти предложения. И никак не могли решить, какое из них принять. К концу месяца я начал нервничать всерьез. Чтобы как-то развеяться, я полетел в Кали­форнию. В то время я встречался с Энджи Дикинсон, и она ждала меня в аэропорту. Шел дождь. Пока мы ехали в отель, я рассказал ей о своих делах.

Я до сих пор помню, как смотрели на меня ее прекрасные глаза, а дождь стекал по стеклу автомобиля.

«Ты что, несчастлив?» — спросила она.

«Нет».

«А если ты всем доволен, то зачем тебе уходить?»

«Ну, там предлагают больше денег».

«Это не слишком веская причина».

Мы приехали в отель и немного подурачились. Потом я долго не мог уснуть. Боб с утра должен был встречаться с Тедом в Атланте и сказать ему, что я ухожу из CNN. Всю ночь я лежал в постели и раз­мышлял о словах Энджи. Решить что-либо было непросто. Мне всег­да очень сложно покинуть место, где я чувствовал себя как дома. Но мне льстило, что меня так высоко ценят конкуренты. К тому же Боб проделал огромную работу, подыскивая для меня новые воз­можности. Если бы я остался на CNN, он не получал бы ни на цент больше. Но если бы я ушел, то и он оказался бы в выигрыше.

В шесть утра зазвонил телефон.

«Ларри, это Тед. Я говорю по громкой связи. Боб здесь, и он ска­зал мне, что ты собираешься уходить».

Я услышал крики Боба:

«Это неприлично! Это неприлично!»

«К черту приличия, — сказал Тед. — Приличия тут совершен­но ни при чем. Ларри, послушай. Вот что я хочу. Все очень просто. Просто скажи мне: “Пока, Тед”. Ты говоришь это, и мы с тобой рас­стаемся друзьями. Ты начинаешь работать на новом месте, и никто ни на кого не держит зла. Я звоню просто потому, что хочу услы­шать, что ты скажешь: “Пока, Тед”. Я хочу услышать это от тебя».

Стоя в номере отеля в одном белье и прижимая к уху трубку, я не мог произнести ни слова.

Тед ждал долго. В комнате воцарилась тишина.

«Ты не можешь этого сказать! — наконец проговорил он. — Ты не можешь этого сказать!»

Я слышал, как Боб на заднем фоне стонет: «Это безумие!»

Но Теда уже ничто не могло остановить.

«Вот что я хочу, — сказал он. — Ты всегда был мне верен, и я обе­щаю, что через год ты будешь получать у меня столько же, сколь­ко тебе предлагает АВС. Я не могу платить такие деньги кому по­пало. Сейчас мы расширяемся, и прямо сегодня не могу платить столько даже тебе. Но через год ты будешь получать у меня полтора миллиона. Можешь записать дату. Ты остаешься».

Позже, когда все успокоилось, Тед сказал то, чего я не забуду никогда. Я с удовольствием поделюсь со всеми этой мудростью:

«Никогда не бросай свое место только ради денег. Потому что если дело только в деньгах, то, как только ты почувствуешь, что несчаст­лив на новом месте, тебя начнут раздражать люди, которые убедили тебя перейти туда».

Тед изобрел телевидение заново, и действительно вскоре смог увеличить мою зарплату. Люди платили за услуги CNN. У АВС не было такого источника доходов. Она существовала только за счет рекламы. А зрители ничего не платили компании. Тед тоже немало зарабатывал на рекламе. Значение CNN стало еще более очевидно, когда разразилась Война в Заливе.

Когда Саддам Хусейн вторгся в Кувейт, людям стало интересно узнать, как реагирует на это мировая общественность. Новости вы­ходили на CNN едва ли не каждую минуту. Новые подразделения CBS не могли с нами соперничать. Они были в прострации. Отме­нить шоу? А как же рекламодатели? Чтобы изменить сетку вещания на телеканале, нужно было свернуть горы. А Тед и его команда при­нимали решения в мгновение ока.

Один из корреспондентов CNN, Берни Шоу, был в Багдаде, чтобы взять интервью у Саддама. Он был в прямом эфире, когда ирак­ские военные появились рядом с ним. Берни сказал: «Мне кажется, они хотят прекратить...» — и экран почернел. Такого нельзя было увидеть на других каналах. По-моему, никогда еще во время войны не велись прямые репортажи из-за линии фронта. Питер Арнетт, Берни Шоу и Джон Холлимэн отважно передавали нам новости на протяжении часов. Они прятались в убежище, когда начались бомбежки Багдада, и теперь никто уже не называл CNN «Новостя­ми куриной лапши». В те дни новости по кабельному телевидению смотрело больше зрителей, чем по любому из трех крупнейших телеканалов.

Изменилась природа мировой политики и мирового телевиде­ния тоже. Я наблюдал эти перемены прямо в своей программе. Мы почувствовали себя политической силой в 1992 году, когда у нас появился Росс Перо. Шла президентская кампания. Росс Перо был богатым техасцем, и ему было что сказать по поводу государствен­ного бюджета. Он был против Войны в Заливе, и его точка зрения была весьма твердо обоснована, несмотря на то что конфликт был

исчерпан за сто дней и закончился для нас хорошо. В тот вечер в моем шоу обсуждалась экономика кризисного периода. Но один мой приятель еще раньше заронил мне в голову другую идею. Он посоветовал: «Спроси Росса, не будет ли он участвовать в прези­дентских выборах».

«Зачем?» — поинтересовался я.

«Я был с ним недавно на одной вечеринке, и у меня сложилось такое впечатление».

В самом начале передачи я спросил его об этом.

«О, нет, — ответил он, — это меня совершенно не интересует».

Мы обсуждали с ним самые разные вопросы. Но потом у меня сработало какое-то седьмое чувство, и я сказал: «Не люблю вновь возвращаться к вопросам, но все-таки хочу спросить еще раз: вы точно не будете баллотироваться? Вы уверены в этом?»

И он ответил: «Да».

Но прямо перед самым концом шоу я не выдержал и спросил: «И все-таки при каких обстоятельствах вы могли бы баллотиро­ваться?»

Он сказал: «Ладно, я вам отвечу. Если люди выдвинут меня в ка­честве независимого кандидата во всех пятидесяти штатах, я буду участвовать в выборах».

Шоу закончилось, мы попрощались, и я не воспринял его ответ как нечто серьезное. И не думал об этом до тех пор. пока первый же слушатель, позвонивший в ту же самую ночь на мою радиопрограм­му на Mutual, не спросил: «Как я могу помочь Россу Перо?» Вслед за этим стали раздаваться звонок за звонком, и все о Россе Перо. Позже я узнал, что когда Росс вернулся после моей программы в отель, то обнаружил там чек на десять долларов в пользу его пред­выборной кампании. Это было вложение от коридорного. Вскоре об этом рассказал Дэн Разер1. Только через неделю я наконец понял, какую силу имеет моя передача.

Джордж Буш2, бывший в то время президентом, не мог этого по­нять. «Что Росс имеет против меня? — как-то спросил он. — Мы же с ним земляки! Я думал, он меня любит».

1

Как раз в период этих выборов в стране многое изменилось. Когда Буш был гостем в моей программе, позвонил один из людей Клинто­на, Джордж Стефанопулос1, и начал задавать вопросы, которые при­вели президента в бешенство. Когда в программе участвовал Перо, позвонил приятель Буша, Роберт Мосбахер[49] [50], и стал нападать на мое­го гостя. Раньше на телевидении не происходило ничего подобного.

В какой-то момент Перо даже лидировал согласно опросам. Эко­номика пребывала в застое, а Клинтон пытался разобраться с подо­зрениями насчет своей супружеской верности. Но Перо совершил несколько ошибок. Произнося речь в NAACP[51], он обратился к ауди­тории: «Вы, население...» Он не придавал этим словам уничижитель­ного значения, но прозвучали они именно так. Затем его кандидат в вице-президенты, адмирал Джеймс Стокдейл, стал объектом на­смешек после дебатов с Куэйлом и Элом Гором[52]. Стокдейл все время заикался и недоумевал вслух, что он делает на одной сцене с этими людьми. Это было печально видеть, потому что Стокдейл был хоро­шим человеком — бывший военнопленный, он был выпускником Стэнфорда.

Росс неожиданно отказался от дальнейшего участия в предвы­борной кампании, заявив, что республиканцы хотят его подставить. В мою программу позвонила певица Шер и плакала, говоря об этом. Потом Росс вернулся, но такое его поведение подпортило его репу­тацию. За неделю до выборов Буш выступал в моем шоу вечером в среду, Клинтон — в четверг, а Перо — в пятницу.

Это не было традиционными президентскими дебатами. Но в тот момент ничего лучшего придумать было нельзя.