аверное, даже мои сыновья, которым сейчас восемь и девять лет, слышали, что дело О. Джея Симпсона было самым гром­ким судебным процессом века. Но для них тот век — прошлый. Сейчас О. Джей никого не интересует. Если бы я даже стал объяс­нять, наверное, было бы трудно донести до них, насколько большое значение придавали в то время этому делу. Лучше всего, наверное, пояснить на примере. Билл Клинтон рассказал мне, что во вре­мя встречи на высшем уровне российский президент шепнул ему на ухо: «Так он сделал это?»

О. Джей был самым знаменитым человеком, который когда-либо был обвинен в убийстве. Долгое время он был героем ДЛЯ МИЛЛИО­НОВ. На футбольном поле он проявлял чудеса, играл как бог, да и вы­глядел как картинка. Можно спорить о том, насколько справедливо считать героями звезд спорта. Конечно, О. Джей не спасал чужие жизни. Да и разве можно сказать, что он изменял вашу жизнь, когда вы просыпались утром в понедельник? Нет. И вместе с тем — да. Он улучшал ваше настроение. Когда вы видели, как он бежит по полю, вы были рядом с ним. Когда вы видели его в аэропорту толкающим багажную тележку, вы улыбались и у вас появлялось желание взять в аренду машину у Hertz[53] [54]. Джеки Робинсон был черным. Мухаммед Али был черным. О. Джей был и черным, и белым сразу. У него была жизнь белого и белая жена.

Когда я вел репортажи с игр Miami Dolphins, то как-то был свидете­лем, как один из тренеров был шокирован, узнав, что у черного игро­ка New England Patriots жена — белая. И дело было не в расовых пред-

рассудках. Просто в начале 1970-х очень редко можно было встре­тить вместе черного мужчину и белую женщину. Но О. Джей Симп­сон мог встречаться с чьей угодно сестрой. Он предуготовил сцену для Майкла Джордана, Дерека Джетера, Тайгера Вудса1. Эти парни уже не воспринимались цветными. Это были кумиры Америки. На них взирали как на богов.

Когда появились сообщения об убийстве Николь Браун Симп­сон, я и не думал подозревать О. Джея. Это казалось не просто неле­пым, а чем-то совершенно невозможным. Вначале нам рассказали, что О. Джей узнал об убийстве, когда был в Чикаго. И как же он мог убить жену и официанта, который принес ей выпить, если он был в двух тысячах миль от них? Только потом стало известно, что на са­мом деле О. Джей сел на самолет в Чикаго уже после того, как Николь и Рон Голдман были найдены мертвыми удома, где жила Николь.

Немногие знали, что существовал не один О. Джей. Первый, ко­торого все видели по телевизору, всегда улыбался. Его друг детства рассказывал, что О. Джей был капитаном команды в любой игре, ко­торую они затевали, тем, к кому любой член его команды мог прий­ти с любой проблемой. Он никогда не спорил с судьей на площадке, никогда не выходил из себя во время матча. Те, кто снимал рекламу Hertz, говорили, что никогда не работали с более сговорчивой звез­дой. Съемки проходили в аэропорту в два часа ночи, но О. Джей никог­да не жаловался. Нужен еще один дубль? Пожалуйста, нет проблем! Его секретарша говорила, что никогда не слышала, чтобы он ругался.

Но после убийства мы услышали о другом О. Джее. Пошли слу­хи о наркотиках, о его буйном характере, о приступах ревности. Когда называлось имя кого-то из его друзей, становилось понятно, в чем была причина этой ревности. Говорили, что Николь нередко звонила в Службу 911, жалуясь на насилие, которое совершалось у них в доме.

Мне несложно понять, как такие противоположные характери­стики могут быть применимы к одному и тому же человеку. Сло­бодан Милошевич был известен как Балканский мясник. Он умер во время процесса по обвинению его в преступлениях против чело-

1 Знаменитые спортсмены: Майкл Джордан (баскетбол), Дерек Джетер (бейс­бол), Тайгер Вудс (гольф).

вечества. Я однажды брал у него интервью. Через несколько лет этот человек, который стал символом убийств и этнических чисток, спе­циально попросил одного дипслужащего отклониться от маршрута его визита, чтобы пожелать мне всего доброго и поинтересоваться благополучием моей семьи. Всякий неординарный человек неодно­значен, и «обычные» черты редко доминируют среди характеристик такой личности. Увы, но большинство не понимает этих сложностей и не желает видеть в окружающих глубины. Они воспринимают все исключительно в черно-белой гамме. Именно так и обстояло дело с обвинением О. Дж. Симпсона.

Мы знали, что что-то произойдет в тот день, когда О. Джей обе­щал явиться в полицейский участок, но не сделал этого. Вместо это­го он оставил предсмертную записку, которую зачитал вслух на те­левидении его близкий друг Роберт Кардашян1. От слов «Я не могу так больше...» меня пробрала дрожь.

В тот момент я встречался с Синди Гарви. Синди когда-то была замужем за Стивом Гарви, который играл за Dodgers. Она была по­другой Николь. Она ненавидела О. Джея и считала, что это он совер­шил убийство. В тот вечер я в эфире и разговаривал с ней и предста­вителем NAACP. С самого начала эта история была больше чем про­сто история об убийстве. Сами понимаете, что бы там на самом деле ни произошло, она в любом случае разыгрывалась в черно-белых терминах.

В предыдущие четыре года в Лос-Анджелесе сложилась обстанов­ка, предуготовившая сцену для всего этого. Вначале избили Родни Кинга. Это было в 1991-м. Кинг был черным, превысил скорость, и его после автомобильной погони остановили белые полицейские. Чернокожие неоднократно жаловались на жестокость полицейских. На этот раз, однако, все смогли убедиться в этом, поскольку сцена была заснята скрытой камерой. Разгорелся крупный скандал. Самые большие скандалы всегда получаются из-за одного-единственного человека. Трудно полностью осознать ужас такого события, как, на­пример, ураган «Катрина». Но картинка с мальчиком, обнимающим кота на крыше дома, уже залитого водой, доходит до сердца каждого.

Адвокат Симпсона.

Видео с Родни Кингом было жутким. Человек лежал на земле, а его в потемках были ногами и дубинками еще долго после того, как он потерял всякую возможность сопротивляться. Этот видеосюжет на­всегда изменил представление о журналистике. С этого момента репортером мог быть каждый. Каждый мог заснять какое-либо со­бытие и транслировать его на весь мир.

Но без этой пленки кто бы смог доказать, что избиение имело место? Общественность была возмущена, и полицейских призвали к ответу. Но было решено, что в Лос-Анджелесе после такого резо­нанса в СМИ судебное разбирательство не может быть объективным, поэтому суд перенесли в Сими-Вэлли. Среди присяжных было десять белых, один азиат и один латиноамериканец, и офицеры полиции были оправданы. Вот это была насмешка! В Лос-Анджелесе вспыхнул бунт. Сожгли более семи тысяч объектов. Погибло более пятидесяти человек. Больше двух тысяч получили ранения. Только в одном Лос - Анджелесе ущерб оценивался в миллиард долларов, но беспорядки захватили и другие города. Эти цифры говорят о многом. И образ, который снова дошел до всех, — белый водитель грузовика, которого группа чернокожих вытащила из кабины и избивала молотком и об­ломком бетонного столба. Этого парня звали Реджинальд Денни. Поз­же я брал у него интервью. Его избиение было заснято с вертолета.

Я всегда стараюсь показать зрителям ситуацию под разными углами. Реджинальд Денни не выдвигал обвинений против тех людей, что избили его. Он обнимал мать одного из них после вы­несения приговора. Денни обвинял власти Лос-Анджелеса в том, что никто не отреагировал на его неоднократные звонки в Службу спасения. Он подал иск в суд, и его интересы представлял известный чернокожий адвокат Джонни Кокрэн. Джонни много лет прорабо­тал помощником прокурора и прекрасно знал о проблемах, суще­ствующих в полиции. Итак, у меня в программе был белый человек, не испытывающий злобы по отношению к черным, которые его из­били, и нанявший черного юриста для защиты своих интересов, возбудив дело против городских властей. Для журналистики очень важно показывать ситуацию на таком уровне. Без этого в памяти людей остается лишь воспоминание о сюжете с избиением, который сотню раз прокрутили по телевидению.

Процесс О. Джея должен был в любом случае получиться гром­ким. Но он оказался еще громче, потому что еще были свежи вос­поминания о делах Родни Кинга и Реджинальда Денни.

К концу моей программы с участием Синди Гарви и человека из NAACP мониторы стали показывать в прямой трансляции пого­ню за белым автомобилем Bronco. Камера с вертолета показывала вереницу преследовавших его полицейских машин. Вначале я даже не знал, что в Bronco находится О. Джей. Это было для меня чем-то странным. Я никогда не вел подобных программ. Я не контролиро­вал ход программы, поскольку никак не мог повлиять на события, разворачивающиеся перед моими глазами. Это было дико. Когда программа начиналась, я надеялся, что О. Джей не решится покон­чить с собой. Через 50 минут единственное, о чем я мечтал знать: каким путем он собирается попасть на трассу 1-5. Мы оставались в эфире. Продюсер принесла мне карту дорог, так что я мог сказать, где разворачиваются события, которые я комментировал. Мы по­лучили сообщение о том, что за рулем машины находится Эл Кау - лингс, друг О. Джея, а сам О. Джей сидит на заднем сиденье. По обо­чинам дороги выстроились люди с плакатами: «Вперед, О. Джей, вперед!» Они не хотели отказываться от образа О. Джея из рекла­мы Hertz. Наконец Bronco доехал до дома О. Джея, и тот сдался по­лиции. В этот вечер мы были в эфире три часа без перерывов.

События меняют человеческие жизни. Но это конкретное собы­тие изменило мою личную жизнь так, как я и не мог себе предста­вить: оно привело меня в Лос-Анджелес освещать процесс. До дела О. Джея я бывал в Лос-Анджелесе, но не слишком хорошо знал этот город. Я знал ресторанчик Nate ‘n А1 Deli в Беверли-Хиллз, в кото­ром впервые побывал еще в 1985 году. Лосось, солонина и копче­ная говядина лежали в стеклянной витрине слева — точно так же, как и сегодня. Рядом с кассой стояла ваза с халвой. Сид Ялловиц си­дел во второй кабинке — тот же самый Сид, чья фотография баскет­больной команды всех звезд до сих пор красуется в стеклянной ви­трине на первом этаже в Еврейском общественном центре Бенсон - херста. Я сел на стул напротив него и сказал: «Здорово, Ялловиц!» Мы как будто снова оказались в кондитерской у Мальца. Сид дру­жил с Эшером Дэном, наверное, еще с детского сада. Я помнил Эше-

ра по Бруклину. Но понятия не имел о том, что Эшер женился на Ай­рис Зигель, той самой девочке, которая отказалась выйти со мной из школы, когда мы учились в Лафайете. Теперь Эшер торговал не­движимостью в Лос-Анджелесе и завтракал в Nate ‘n А1 Deli. Я сел с Сидом и Эшером и сказал себе: «Можно снова вернуться домой». В Nate ‘n А1 Deli были не только воспоминания о Бруклине. Офици­антка Кэй Коулмен становилась твоим другом на всю жизнь с пер­вого же момента знакомства. Что это был за характер! Она мог­ла бы стать мэром Беверли-Хиллз. Это была добрейшая женщина на свете. Но не дай бог оставить ей маленькие чаевые! Однажды у меня на глазах она швырнула мужчине доллар обратно со словами: «Зна­ешь, приятель, тебе он нужен больше, чем мне!» Затрудняюсь ска­зать, в какой именно момент это произошло, но еще во время про­цесса О. Джея, что-то сказало мне о том, что я, кажется, прижился в этом городе, который Dodgers тоже считали теперь своим домом.

Я помню, как спросил актера Питера Фалька, снимавшегося в телевизионных детективах, о деле Симпсона. «А, — махнул он рукой, — там дел-то на десять минут для “Коломбо”1». Он полагал, что для раскрытия этого преступления достаточно такого коротко­го времени. Но эти «десять минут для “Коломбо”» несколько меся­цев будоражили всю Америку. И я был в центре событий, не сходя со своего места в Nate ‘n А1 Deli.

Оказалось, что Сид играл с О. Джеем в теннис. Один из юри­стов, работавших на О. Джея, Роберт Шапиро, иногда тоже захо­дил позавтракать в наш ресторанчик. Так же, как и Рози Гриэр, ду­ховник О. Джея. Одно время гулял слух, что О. Джей признался ему во всем на исповеди, но Рози это отрицал. Рози был тем самым че­ловеком, который защищал супругу Роберта Кеннеди во время по­кушения и кому удалось выхватить пистолет у Серхана Серхана[55] [56]. Я никогда не забуду запись: «Рози, хватай пистолет!» Рози был дру­гом книгоиздателя Майкла Винера, которого я тоже хорошо знал. Майкл опубликовал историю О. Джея, написанную модельером Фэй Резник, которая заявила, что была лучшей подругой Николь

и что О. Джей следил за своей женой. Когда мы договаривались об интервью, которое должна была дать Фэй в моей программе, судья Лэнс Ито попросил нас подождать, пока не будут выбраны присяжные. Мы так и сделали, и потом судья Ито пригласил меня к себе в кабинет, чтобы поблагодарить. Не знаю почему, но мне обычно не везло с парнями по имени Лэнс. Однако с судьей Ито мы как-то сошлись. Мы проговорили с ним почти целый час. Ког­да я собрался уходить, то вышел не в ту дверь и попал прямо в зал заседаний. Первое, что я услышал, было приветственное рычание: «Г1р-р-ривет, Лар-р-р-ри!» Это был О. Джей. Кругом были телекаме­ры, потому что заседание как раз должно было продолжиться по­сле перерыва. Я очень смутился. «Привет, Джус», — ответил я. Так­же я поздоровался с Бобом Шапиро, а потом, конечно же, со всеми представителями обвинения. Я не хотел, чтобы кто-то мог заподо­зрить меня в симпатиях к той или иной стороне. Это было нелегко. Когда я вышел из здания суда, меня окружили репортеры, и со всех сторон посыпались вопросы. «Ларри, это правда, что вы — ключе­вой свидетель по делу О. Джея?» Мне пришлось сказать «Без ком­ментариев», и я повторил это, наверное, раз одиннадцать, прежде чем я смог оттуда выбраться.

В итоге оказалось, что я влез в это дело по самые уши. В то вре­мя я был свободен и начал встречаться с женщиной, которая была консультантом присяжных со стороны защиты, и при этом еще с одной — она была представителем обвинения и отвеча­ла за связи с прессой. Не думаю, что они знали друг о друге. Зато об этом знали все за нашим столиком в Nate ‘n А1 Deli. Я приходил утром, все хотели знать, какие новые детали я разузнал этой но­чью. Сейчас, когда я вспоминаю об этом, мне не приходит в голову, что я встречался с женщинами с разных сторон процесса. Что же я такое делал?! Я просто вспоминаю реакцию Билла Клинтона, ког­да ему стало об этом известно. «Ваша гибкость в отношениях с жен­щинами меня восхищает», — сказал он. Мне тогда это доставляло удовольствие и, надо признать, действительно приносило пользу. Мы могли передавать записки О. Джею через консультанта присяж­ных и спрашивали его, не захочет ли он прийти на нашу программу, когда разбирательство завершится.

Как-то до начала процесса я завтракал с прокурором Лос - Анджелеса Джилом Гарсетти. Мой друг Эшер хорошо запомнил этот завтрак. «Мы его припрем к стенке», — сказал Гарсетти.

Он оказался прав. На месте преступления была найдена перчатка и кровь О. Джея. Улики были явными, и обвинение считало, что дело в шляпе. Но у них ничего не получилось. Обнаружилось, что некото­рые свидетельства — ложные. Помните свидетеля обвинения, кото­рый предоставлял данные об анализах ДНК? Бедняга. Дэннис Фанг его звали. Барри Шек, выступавший со стороны защиты, разнес его в пух и прах. Потом был еще Марк Фермэн — один из первых поли­цейских. оказавшихся на месте преступления и собиравших улики. Оказалось, он был расистом и манипулировал доказательствами. Когда Ли Бэйли[57] задавал вопросы Фермэну, все затаили дыхание — так это было драматично. Бэйли спросил у Фермэна, произносил ли он слово «ниггер» в последние десять лет? Фермэн категорически отрицал это. Он, естественно, не знал, что у защиты есть пленка с за­писью, на которой он произносит расистские ругательства, кажется, раз сорок. Бэйли верил О. Джею. По крайней мере он утверждал, что верит ему. Бэйли и Джонни Кокрэн убедили помощника про­курора Кристофера Дардена провести эксперимент — дать О. Джею померить перчатку, которая была найдена неподалеку от места со­вершения преступления. О. Джей говорил Бэйли, что на него такая перчатка не налезет. Это было большой ошибкой обвинения. За вре­мя исследования перчатка несколько раз была заморожена и раз­морожена. А О. Джей надевал на руку резиновую перчатку, чтобы не запачкать вещественное доказательство, пока будет его мерить. Когда перчатка не подошла, это дало Джонни Кокрэну возможность обратиться к присяжным со знаменитой фразой: «Перчатка не на­лезает, подсудимого оправдают!»

К концу разбирательства Кокрэн и Шапиро перестали разго­варивать друг с другом. Шапиро не нравилось, что Кокрэн сыграл в своей заключительной речи на расовом вопросе. А с Шапиро мы очень подружились. Если бы мне предложили пари, то я бы сказал, что, скорее всего, Боб считал, что О. Джей виновен. Но он никогда

не говорил этого. Если бы он это сделал, то бы нарушил все правила судебной этики. Но по его лицу и жестам об этом можно было до­гадаться.

Меня очень поразило, насколько быстро присяжные пришли к соглашению. После восьми месяцев разбирательства сложно было поверить, что присяжные договорятся между собой всего за не­сколько часов. Я-то думал, что у них уйдут недели только на то, что­бы обсудить все доказательства... а потом еще лет сто на то, чтобы принять решение. Я помню, как ждал вердикта присяжных в номере отеля. Я выглянул в окно. На улицах никого не было. Ни одна маши­на не проезжала мимо. Все замерли перед телеэкранами.

Со мной были Сид и мой исполнительный продюсер Венди Уол­кер. Все мы держали кулаки, пока оглашали вердикт. Это был, на­верное, самый напряженный момент в моей жизни. По крайней мере я никогда так не стискивал кулаки. Но ведь и дела, подобного этому, никогда еще не было.

Когда я услышал слова «не виновен», я сперва не поверил. Но вто­рая моя мысль удивила меня самого. Я подумал: «Ну вот! Процесс закончился. Придется возвращаться в Вашингтон». А потом я пред­ставил, как празднует черная аудитория и как застыла в шоке белая.

Трудно поверить, что сейчас в Америке — черный президент, если вспомнить мое шоу, которое вышло в эфир в тот вечер, когда был произнесен вердикт по делу О. Джея в 1995 году. Моим гостем был тогда писатель Доминик Данн. Он считал, что общество в тот момент разделилось настолько, что все достижения последних 30 лет в области расового равноправия можно было считать раз­рушенными.

У одного моего знакомого по этому поводу возникли некоторые странные теории. Одна из них заключается в том, что Барак Обама никогда бы не стал президентом, если бы не дело О. Джея. Согласно его теории Америка увидела свое отражение в телеэкране, когда огласили вердикт, и то разобщение, которое она увидела там, ей не понравилось. Джонни Кокрэн говорил, что обществу необходимо зеркало, чтобы понять существующие в нем различия. С моей точки зрения, все это несколько притянуто за уши. Сразу после того про­цесса Обаму бы точно не выбрали. Но, может быть, дело Симпсона

стало одним из событий, цепь которых привела к переменам, кото­рые мы сегодня наблюдаем.

В тот вечер, когда был вынесен вердикт, уже в самом конце нашей программы, позвонил О. Джей. На суде он не выступал. Никто не слы­шал его голоса на протяжении восьми месяцев. И всем хотелось услы­шать то, что он мог сказать. Ему предоставили номер со специальным паролем, чтобы мы знали, что это действительно он. Самое странное в нашем разговоре было то, что CNN попыталась оборвать шоу в на­значенное время, хотя О. Джей только-только начал говорить. Ока­зывается у них было запланировано пустить специальное интервью О. Джея в записи. И Венди пришлось заявить им: «Пусть у вас будет специальное интервью О. Джея. А у нас будет сам О. Джей».

Когда все это закончилось, я стал невольно задумываться, а что было бы, если бы О. Джей остался на месте, совершив убий­ства, и звал полицию? Что было бы, если бы он стоял там с ножом в руке, когда полицейские прибыли на место, и сам сказал им, что убил свою жену и официанта? Что было бы, если бы он просто сказал: «Я был жутко зол и совсем потерял разум! Я виновен. Нака­жите меня. Я заслуживаю смерти»? Мне кажется, что способность Америки прощать уже обеспечила бы ему свободу к этому време­ни. Он бы просидел несколько лет, написал книгу о случившемся и стал бы героем всех возможных ток-шоу. Возможно, даже пре­вратился в эксперта по таким состояниям и был бы всеми прощен. Но он никогда уже не смог бы улыбаться, как прежде.

А так О. Джея никто не простил. Гражданский процесс против родственников убитых он проиграл. И сейчас, когда я пишу эти строки, он сидит в тюрьме в 90 милях от Рено за то, что пытался выкрасть некоторые из своих спортивных трофеев. Его осудили аж на 33 года. Конечно, наказание совершенно не соответствует преступлению. Эти предметы были его же собственностью. Никто не пострадал. В похищении его обвинили лишь потому, что в Не­ваде считается, что если человек запер дверь во время совершения такого проступка, то это похищение. Понятно, что О. Джей сидит в тюрьме в данном случае практически ни за что. Но может быть, если вернуться в прошлое и взглянуть на картину шире, то окажет­ся, что его не зря осудили. Короче говоря, не наша это забота.

Просто удивительно, как человек, имевший когда-то такое боль­шое значение, теряет его прямо на ваших глазах. Для меня же, на­оборот, значимость этого дела только выросла с годами. Если бы не О. Джей, я, может быть, и не стал задумываться о переезде в Лос - Анджелес. Можно даже предположить, что у меня не было бы двоих моих младших сыновей, если бы не О. Джей. Потому что именно в Лос-Анджелесе я встретил женщину, которая стала их матерью.

Но, однако, прежде чем появились Чанс и Кэннон, меня ждал еще один сюрприз.